Как подобным матерям постоянно удается выходить сухими из воды, что нередко приводит к смертельному исходу? Отчасти немалую роль здесь, очевидно, играет пограничный стиль. К тому же во многих педиатрических отделениях родителей поощряют проводить там как можно больше времени, активно участвовать в медицинском уходе – обычно это хорошо, но открывает дорогу волкам в материнской шкуре. Отчасти дело в том, что врачи падки на экзотические сложные случаи, где можно проявить себя: они перестают видеть лес за деревьями, создают медицинскую систему, которая, по словам австралийских педиатров Теренса Дональда и Джона Джурейдини, «специализирована, ориентирована на расследование, зачарована редкими заболеваниями, часто не замечает злоупотреблений и слишком доверяет истории болезни со слов».
Но есть причина и помрачнее. К тому времени, когда начинаются обвинения, каждый медицинский работник, хоть и невольно и по незнанию, успевает стать соучастником того, что делалось со здоровым ребенком. Инъекции, заборы крови, дренаж, клизмы, операции. Удерживание рыдающего, испуганного ребенка для процедуры. Боль. «Все для блага ребенка». И все зря.
Дональд и Джурейдини пишут о «системных» аспектах МПД с особой прозорливостью. В научной литературе непонятно, описывает ли название МПД преступницу-мать или жертву-ребенка, – многие пишут так, будто диагноз плавает между двумя участниками. Дональд и Джурейдини только усиливают ощущение плавающего смысла. МПД «лучше всего описывает комплексное взаимодействие по крайней мере трех лиц – родителя, ребенка и врача» (курсив авторов). Формальное определение МПД требует ненужного лечения со стороны медицинской системы. Учитывая то, что сомнения возникают не сразу, самым заботливым врачам, кажется, невозможно не чувствовать себя запятнанными и виноватыми. И в силу этого МПД, похоже, диагноз, который хочется ставить меньше всего.
Наиболее странные и занимательные отклонения человеческого поведения – извращенная форма наших сильных эмоций. У каждого из нас бывают моменты воображаемого насилия, кровавые фантазии животной агрессии. Тем необъяснимее для нас преступник, убивающий с хладнокровием рептилии. Все мы знаем теплое лимбическое сияние любви. Тем сильнее мы отшатываемся от Джеффри Дамера
[20], когда вдобавок к убийствам, расчленению жертв и людоедству он признается еще и в любви к ним.
И все мы что-то знаем о материнстве, которое здесь извращается самым пугающим образом. Как они могли творить такое, как могли проделывать это со своей собственной плотью и кровью?
И здесь мы возвращаемся к тому, с чего началась эта глава, – к исследованию, каковы границы (и существуют ли они вообще) родительского понятия «их собственного». Иногда преступники кажутся совершенно бесчеловечными эксплуататорами. Они жаждали внимания медицинской системы и обнаружили, что больной ребенок – отличный входной билет. При аналогичном вознаграждении МПД-матери точно так же врали бы ветеринару о недугах золотых рыбок или работникам Sears
[21] – о сломанном радио. Ребенок – объект, ребенок – пешка. В этих случаях преступный характер действий значительно перевешивает предполагаемую болезнь, скрывающуюся за этими действиями.
Но в некоторых случаях все обстоит намного сложнее. Несколько исследований показали, что большинство МПД-матерей и сами страдают синдромом Мюнхгаузена. Возможно, мать излечилась от своего Мюнхгаузена, когда родился ребенок, – и переключилась на ребенка. Возможно, Мюнхгаузен начался как раз тогда, когда выявили и пресекли МПД. Возможно, они сосуществуют и начинаются, когда мать вредит обоим, будучи беременной. Медоу пишет о случаях фактической «передачи» поддельных симптомов между матерью и ребенком.
Эта картина кардинально отличается от той, в которой ребенок уподобляется сломанному радио. Здесь мы видим крайне болезненное глубокое переплетение матери и ребенка, полное крушение границ личности, патологическое восприятие ребенка как продолжения родителя, путаницу в том, что есть твоя собственная плоть и кровь.
И больше всего в МПД пугает именно это переплетение: в нем брезжит что-то знакомое. И Медоу, и Марк Фельдман (психиатр из Университета Алабамы) проводят параллели между МПД и менее явными нарушениями границ «Я», которые бывают у всех родителей: неуверенность в том, в какой мере ребенок – сосуд для твоих ценностей и убеждений, надежд и разочарований. Когда вы впервые держите на руках своего ребенка, когда вы осознаете, что это человек, который надолго вас переживет и который отчасти, возможно, повторит ваш путь, – в этом так много необъяснимого.
Примечания и дополнительная литература
Эта глава имеет надо мной странную эмоциональную власть. Много лет я интересовался синдромом Мюнхгаузена, но о МПД имел только расплывчатые представления – ну да, иногда люди вызывают симптомы не у себя, а у своих детей, вот дикость. Потом родился мой первый ребенок, и дней через пять, когда я пытался заснуть после надцатого пробуждения за ночь, меня подбросило от мысли: господи, есть такое расстройство, при котором родитель намеренно вызывает болезнь у ребенка, намеренно делает больно своему малышу! Мне немедленно понадобилось прочесть все доступные материалы по теме, а потом писать и писать о ней – профессорский инстинкт, который заставляет думать, что если достаточно долго размышлять о предмете, прочесть о нем достаточно лекций, то в конечном счете он покорится. Поэтому здесь будет особенно длинная порция заметок, из которой видно, как много словоблудия я заставил себя вырезать из основной части.
Начальные стадии дела Дженнифер Буш освещались в Newsweek от 29 апреля 1996 года. Суд присяжных в округе Броуард, Флорида вынес приговор ее матери после всего лишь семичасового заседания: это описано в выпуске южнофлоридской газеты Sun-Sentinel от 7 октября 1999 года.
Идеи Томаса Саса изложены в таких его книгах, как: «Миф о душевной болезни» (The Myth of Mental Illness, 2nd ed., New York: Parennial Editions, 1984)» и «Идеология и безумие» (Ideology and Insanity, New York: Anchor Books, 1970).
Смерть Джессики Дуброфф и цитаты Лизы Хэтэуэй – из Time и Newsweek, 22 апреля 1996.
Ключевое дело, определившее права родителей из Церкви христианской науки, – «Народ против Риппбергера» (The People v. Rippberger, 231 CalApp 3d 1667: 283 Cal Rpter, July 1991). Восьмимесячная Натали Миддлтон-Риппбергер заболела бактериальным менингитом, у нее, скорее всего, поднялась температура (предположительно, поскольку ее родители – приверженцы Церкви христианской науки, они отказывались пользоваться термометром) и начались сильные судороги. Родители не обратились за традиционной медицинской помощью, но проконсультировались с медсестрой из своей церкви, которая посоветовала держать ребенка в тепле и сытости, а также сообщить в комитет христианской науки, что молитвы за девочку работают недостаточно быстро. После, очевидно мучительной (и легко предотвратимой), смерти Натали ее родителей обвинили в преступно небрежном обращении с ребенком.
