Чтобы ответить на вопрос «как я стал тем, кто я есть», необходимо учесть несметное количество неочевидных и взаимодействующих факторов – от давления отбора, который формировал наш генофонд приматов миллиарды лет назад, до выброса нейротрансмиттеров микросекунду назад. Может быть, пора добавить в список еще одну биологическую переменную: когда наши праотцы размышляли над главными вопросами жизни, созерцали ли они зеленый полог леса или бесконечный горизонт?
Примечания и дополнительная литература
Связь экологии и культуры упоминается в большинстве стандартных учебников антропологии. Некоторые из упомянутых исследований включают: Whiting J., “Effects of climate on certain cultural practices,” in Goodenough W., ed., Explorations in Cultural Anthropology (New York: McGraw-Hill, 1964): 511; Ember M., “Statistical evidence for an ecological explanation of warfare,” American Anthropologist 84 (1982): 645; Textor R., A Cross-Cultural Summary (New Haven, CT: HRAF Press, 1967); и Sutherland W., “Parallel extinction risk and global distribution of languages and species,” Nature 423 (2003): 276. Еще прекрасный обзор подобного рода для неспециалистов – Harris M, Cannibals and Kings: the Origins of Cultures (New York: Random House, 1977). Также см.: Ember C., and Ember M., in Martin D., and Frayer D., eds., Troubled Times, Violence and Warfare in the Past (Amsterdam: OPA, 1997): 1.
Основной мыслью этой главы было то, как, несмотря на существенную привлекательность культуры, типичной для дождевых лесов в сравнении с пустынной, на нашей планете господствуют вышедшие из пустыни евразийские культуры. Что к этому привело? Об этом размышлял в своих работах Джаред Даймонд, особенно в знаменитой книге «Ружья, микробы и сталь» (М.: АСТ, 2012). Его исходная посылка состояла в том, что это был вопрос случая: кому достались нужные животные и растения. Например, почти везде в мире есть какие-то виды диких овец, но только евразийских было легко приручить, что дало чудесный источник пищи. Почти везде в мире есть крупные дикие полорогие, идеально подходящие для пахоты, но американских бизонов и африканских буйволов так и не приручили, а евразийские дали быков и коров. И евразийцам повезло с приручением лошади: это дало им громадные военные преимущества. Мир был бы совсем другим, если бы европейские империи пали под натиском горстки цветных конкистадоров, скачущих на кенгуру, тапирах или зебрах.
И наконец, в предпоследнем абзаце упоминается зарождающееся понимание нейробиологии религиозности. Обзор некоторых аспектов этого можно нейти в: Sapolsky R., “Circling the blanket for God,” In: The Trouble With Testosterone and Other Essays on the Biology of the Human Predicament (New York: Scribner, 1997).
Обезьянья любовь
У меня плохая новость для тех 99 % из нас, кому не суждено попасть в список самых красивых людей мира по версии журнала People и, следовательно, быть упомянутыми в первой главе. Новость настолько ужасная, что посвященная ей статья в Newsweek была проиллюстрирована на обложке. Но сначала – анекдот про марсиан.
Марсиане наконец прилетели на Землю и оказались отличными ребятами. Земляне и марсиане нашли общий язык, целыми днями болтали о политике, о погоде на Марсе и Земле, о спорте, о том, что на самом деле случилось с Элвисом… Наконец и те и другие осмелились задать друг другу вопрос, который их так волновал: «А как вы размножаетесь?»
Решили продемонстрировать на практике. Первыми выступают марсиане. Четверо из них встают друг на друга, издают механическое жужжание, на лбу у них загораются и гаснут лампочки, что-то дымится и звенит – и вдруг откуда ни возьмись появляется новый марсианин.
«Превосходно, просто превосходно, чудесный способ», – говорят земляне. Затем приходит наш черед. Найдена подходящая пара волонтеров, расстелена кровать, и пара приступает к делу, пока марсиане толпятся вокруг и делают фотографии на память. Вспотевшая, запыхавшаяся пара приходит к финишу.
«О, это было великолепно, очень оригинально», – восторгаются марсиане. «Только… эээ… а где новый землянин?»
«Ах, это, – отвечают им, – он появится через девять месяцев».
Марсиане спрашивают: «Зачем же они так суетились в конце?»
Итак, почему же мы так суетимся в конце? Мы, животные, плывем против течения и преодолеваем плотины, часами бодаемся с прочими рогатыми зверюгами, смеемся над глупыми шутками – все ради шанса на спаривание, ради этой суеты в конце.
Что же нами движет? Благо вида? Ха! Подобные представления ушли вместе с Марлином Перкинсом
[26]. Как насчет блага индивида? «Совокупляясь как можно чаще, вы максимально увеличиваете количество копий своих генов в следующем поколении, а следовательно, повышаете свой репродуктивный успех в общем генофонде популяции». Ага, как же, интересно, многие ли животные берут с собой в постель учебник эволюционной биологии? Третий вариант: это приятно. Конечно.
Здесь мы видим дихотомию между дистальным и проксимальным объяснениями одних и тех же действий. Дистальное: долгосрочное, фундаментальное объяснение причин события. Проксимальное: непосредственное, практическое объяснение. Например, самка примата рожает детеныша и, против всякой логики, выбивается из сил – заботится о нем, таскает его повсюду, тратит калории и время, в которое могла бы добывать пищу, и с этой обузой становится более уязвимой для хищников. Зачем тянуть лямку материнского поведения? Дистальное объяснение: среди приматов большой материнский вклад повышает вероятность выживания потомства, а следовательно, максимизируется передача копий генов. Проксимальное объяснение: эти огромные глазищи, эти ушки, сморщенная мордашка, как тут устоишь, этот сладкий круглый лобик – невозможно не заботиться об этом малыше.
Многими поступками движут проксимальные мотивы, и самый яркий тому пример – сексуальное поведение. Для эволюционно необходимых действий, часто сопряженных с риском для жизни и здоровья, мотивация не может быть абстрактной и отложенной, вроде последствий для генетического соревнования или обещания потомства после долгой беременности (только подумайте, как мало было бы на Земле слонов, если бы единственным мотивом слоновьего секса было бы осознание, что достаточно это проделать и, словно по волшебству, через два года появится какой-то детеныш). Для сексуального поведения необходима проксимальная мотивация. Животные, в том числе и люди, заинтересованы в сексе, потому что это приятно.
Теперь, когда у благосклонного читателя нет в этом сомнений, обратимся к вопросу поинтереснее: какие проксимальные сигналы сильнее всего подкрепляют сексуальное поведение? По сути, что делает один организм сексуально привлекательным для другого?
Современные ученые неплохо представляют себе, какие качества вызывают влечение у нас, позвоночных, и во всем животном царстве есть общие закономерности. Для начала: биологические виды, от птиц до людей, неравнодушны к симметричным лицам и телосложению – архетипу общепринятой красоты. Например, люди способны замечать едва уловимую асимметрию глаз, ушей, запястий и лодыжек, и это определенно отталкивает их от потенциального партнера.
