Зачарованно глядя на это магическое действо, направляюсь к выходу. Мешок плывет за мной, точно огромный воздушный шарик. Здорово!
В спину несется ворчание о расточительстве, о необходимости старые вещи донашивать и о том, что о личных записках Эзалона надо сразу предупреждать. Меня прямо распирает благодарность к профессору: если бы не его записка, ходить бы мне в старье.
Я выбираюсь из сумрака и вони странного освежителя Фабиуса на свет и свежий воздух. Вдыхаю полной грудью. Хорошо!
Уже вечереет, пора бы и в комнату возвращаться. Я направляюсь в сторону административного здания — к счастью, возле него никого нет, да и по аллеям никто не шляется — и уже от него по памяти иду к общежитию. Громадный мешок плывет за мной. Как это удобно. Только удивительно, почему сам Фабиус нес его в руках? Или такая система парения одноразовая? Ограничена по времени?
Надо поторопиться, а то мало ли что, а я этот мешок сама ни за что не донесу.
Прибавляю шаг.
— Эй, малышка! — доносится с боковой дорожки. — Ты что в столовую не ходила? Я тебя ждал…
Иду дальше.
— Эй, куда спешишь? — Кто-то топает сзади. — Иди ко мне, я покажу тебе настоящую любовь.
Оглядываюсь: парень почти бежит, смотрит прямо на меня.
— Отвали. — Ускоряю шаг.
— Так и знал, что ты горячая, детка, — ухмыляется он, и на его вытянутом лице проступают звериные черты. — Иди ко мне, сладкая.
Оборотень. Ника говорила, что они в переходном возрасте становятся агрессивными.
А этот скалит клыки:
— Сладкая… вкусная.
Вокруг никого нет, на дорожке аллеи мы одни!
Полностью разворачиваюсь, собираясь треснуть его мешком и после этого бежать. Но лицо парня уже возвращает человеческие черты. Только хвост остается, покачивается из стороны в сторону. Дырка у него специальная в штанах, что ли? Оборотень примирительно вскидывает руки и подходит медленно.
Кажется, успокоился. Ну и я не дикая, если парень нормально себя ведет, незачем от него шарахаться. Может, «вкусная», «сладкая» — это у них стандартный комплимент, в котором нет ничего оскорбительного и пошлых намеков? Ну мало ли, все же другой мир.
— Малышка, я к тебе с самыми честными и хорошими намерениями.
— Какими такими намерениями? — Оглядываю его: одежда простая, ткань даже на вид тонкая.
Это на случай внезапного оборота, чтобы не запутаться?
— Защищать тебя, оберегать, заботиться, — его голос приобретает томность. Шаги мягкие, текуче-плавные. — Ты такая миниатюрная, хрупкая, соблазнительная девочка. И без семьи, без малейшего представления о нашем мире. Найдется очень много желающих воспользоваться твоей наивностью и затащить в постель.
А нет, все же заклинание перевода не подвело, смысл его подкатов о сладкой и вкусной верно передало.
— Сдается мне, ты именно это и хочешь сейчас проделать. — Отступаю на шаг. — Шел бы ты своей дорогой, иначе я за себя не отвечаю.
— Ох, горячая, но глупенькая малышка. Я предлагаю защиту. За вознаграждение, конечно, но ты сама будешь рада со мной расплачиваться, — он расплывается в улыбке. — Мы, оборотни, парни горячие, так что на наших девочек никто не покушается, а на тебя желающих много будет, тебе с группой парней один на один оставаться придется.
— Справлюсь.
— Ну что ты упрямишься, сладкая? За мной девчонки толпами бегают, но я выбрал тебя.
Ну и наглость!
— Так пойди другую выбери, — еще отступаю. — У тебя же толпа целая.
— Но я выбрал тебя, малышка. — Он вдруг оказывается рядом, наклоняется к лицу, кладет лапищу на талию. — И по глазам вижу, что ты просто счастлива стать моей…
Ага, щаз! Со всей силы вскидываю колено. Оно останавливается, ударившись о мягкую, самую сокровенную и оберегаемую часть мужского тела.
Желтые глаза, взиравшие со страстью, наполняются слезами, в них — боль.
Делаю шаг назад. Оборотень падает на колени и тянет ко мне дрожащую руку.
— Поприседай, пройдет, — повторяю совет тренера мальчикам в подобной ситуации.
Гордо, но быстро направляюсь к общежитию. Поверженный скулит. Сам виноват, нечего лапы распускать.
Скуление сменяется неистовым рыком. Трещит разрываемая ткань, скрежещут когти…
Ой. Оборачиваюсь, а там — оскалившийся волчище.
Подхватив подол, срываюсь в общежитие. Задыхаясь от быстрого бега, проношусь по пустому холлу, лестнице. Никого нет! Налетаю на нашу дверь. Прикосновение браслета отворяет ее, я проваливаюсь внутрь, мешок застревает в проеме. В несколько судорожных рывков втягиваю его внутрь. Захлопываю дверь. Оглядываюсь, чем бы отбиться.
Сердце стучит как сумасшедшее. В ушах гудит.
Так. Стул? Хлипкий. Так… Мешок приземляется посредине комнаты.
Так… Подскакиваю к тумбочке у окна, открываю. Сковородка Ники, огромная и тяжелая. Сжимаю ее, точно биту, и разворачиваюсь к двери, готовая защищать жизнь и честь.
Живой не дамся!
Страшно. Сердце выпрыгивает из груди. Все застилает красная пелена. Кровь будто вскипает в венах, пульсирует, бьется, концентрируется внизу живота. Внезапно меня накрывает холод.
Сквозь грохот сердца слышится треск. Совсем рядом — от моей руки, от браслета.
Сковорода вываливается из внезапно ослабевших пальцев, звонко ударяется об пол.
По тонкой полоске браслета пробегает трещина, и он осыпается мелкими осколками.
Почему? Из-за моего страха? Или Фабиус, когда схватил за руку, его повредил?
Пульсация в животе нарастает. Паника играет какими-то новыми, яркими красками… или это у меня вспышки перед глазами?
И голова кружится. Стою, жду… Странные ощущения не проходят — усиливаются, а оборотень не ломится в дверь.
Надо выйти и попросить о помощи. Поднимаю сковороду. Рука дрожит от ее тяжести, пальцы разгибаются, и когда я отворяю дверь, сковорода выскальзывает, вновь звонко брякается.
В коридоре никого нет. Стучу в соседнюю дверь, в следующую и следующую.
— Помогите! На помощь!
Никто не отзывается. Меня пробивает дрожь, и будто все внутренности вибрируют. Ускоряю шаг, продолжая стучать в двери:
— Есть здесь кто-нибудь?! Помогите!
Сбегаю по лестнице. В холле, увидев отражение в зеркалах, ужасаюсь своему бледному, перепуганному виду и густым теням под глазами. Краше в гроб кладут!
Где больница? Где все? Может, Эзалон поможет?
Вываливаюсь на улицу. На дорожке аллеи валяется разодранная одежда, но оборотня, этого защитника доморощенного, нет.
Бегу — точнее, еле двигаюсь — в сторону администрации, к Эзалону. В животе пульсирует. Каждое следующее движение дается все труднее.
