Дракон сразу ощущает свою деву, за исключением избранниц из других миров. Самое сложное — почувствовать свою избранницу, если она пришла из мира, бедного на священную силу, тогда на установление связи требуется не менее трех лет.
Вдруг понимаю, что лежу с закрытыми глазами. Неохотно их разлепляю и вчитываюсь в следующий абзац. Надо же хоть страницу дочитать для круглого счета.
Своих избранных драконы носят на руках и опекают.
Отдельная категория избранных или истинные избранные — денеи.
Их магия входит в резонанс с магией дракона. Синергия их взаимодействия так велика, что позволяет не только пробудить родовую магию дракона, но и усилить саму денею вплоть до превращения в полноценного дракона. Истинная пара практически непобедима.
Только пронизанное магией дитя Эерана может стать денеей. Она вызывает у дракона дикое желание спрятать свое сокровище в родовом замке и защищать до конца своих дней.
Буквы на странице оживают, разбегаются в стороны, и освободившийся лист превращается в экран. На экране принцесса в красивом платье идет по дворцу. Навстречу ей выскакивает кудрявый статный мужчина.
— Денея моя! — Он хищно посверкивает золотыми глазами, хватает рванувшую прочь бедняжку, закидывает на плечо.
Девушка кричит, мужчина выбегает в сад, раскидывает черные крылья. Превратившись в дракона, он уносит принцессу от рыдающих родственников.
Через облака пролетает к замку с высокими шпилями. Приземлившись на высокой башне, он вновь закидывает стучащую зубами от холода принцессу на плечо и утаскивает в комнату с розовым интерьером и рюшечками.
— Все для тебя, мое сокровище, — сообщает дракон и запирает принцессу на огромный амбарный замок. Приникает к двери и, блаженно щурясь, воркует: — Никогда не выпущу, никому не отдам…
Принцесса, внезапно сменив платье на полосатый костюм заключенной, дергает решетки на окнах.
— Я протестую! Я требую адвоката! Это незаконное задержание!
На ее руке вырастает наручник с цепью и гирей на конце. Такой же наручник вырастает у меня. Вдруг оказывается, что это я стою у решетки и мой наручник дергается.
Вздрогнув, распахиваю глаза: я в комнате академии драконов, по-вечернему сумеречно. И мой браслет неистово дергается.
Приподнимаюсь. Ника сопит на соседней кровати. Книга о драконах лежит рядом со мной. Про принцессу-денею мне, похоже, приснилось. Ну и кошмар!
Браслет продолжает дергаться, вибрирует. Накрываю его рукой. Сквозь пальцы просовывается полупрозрачная голубоватая фигурка профессора Эзалона.
— Валерия, ко мне в кабинет, немедленно.
Он растворяется в воздухе.
Ника, что-то пробормотав во сне, переворачивается на другой бок.
* * *
В административном здании тишина, светильники горят один через три. Я, словно в ужастике, перехожу из освещенных зон в темноту.
Приспичило же Эзалону вызвать меня, когда все уже закончили учиться. И по какому поводу? Вряд ли меня ждет что-нибудь хорошее. И это подозрение оправдывается первой же фразой растрепанного профессора Эзалона:
— Валерия, что ты творишь?
Закрываю за собой дверь и вопросительно смотрю на профессора, потрясающего несколькими бумажками.
Наверное, это сообщение Фабиуса о моем правонарушении.
— На Вильгетту я не нападала, — упрямо заявляю я.
— Да какая разница? — Эзалон еще сильней взлохмачивает волосы пятерней и бросает листы на стол. — Какая разница, нападала или нет, неужели ты не понимаешь, что тебе нельзя привлекать к себе внимание?
Он стукает ладонью по столу, и меня будто слегка ударяет по барабанным перепонкам. Звенящая тишина нарушается раздраженным голосом профессора Эзалона:
— Прекрати говорить, что ты не нападала на Вильгетту, мне уже подали несколько прошений о пересмотре дела.
Радостно и обидно одновременно: как хорошо, что кто-то за меня вступается, как плохо, что профессор считает это вредным.
— Но как же справедливость? — тихо возражаю я. — У меня репутация, мне содержание урезали…
— Какая справедливость, девочка? Какая репутация? Какое содержание? — Эзалон наклоняется через стол. — Вильгетта из именитого рода, и у них есть враги. Если они будут настаивать на расследовании, чтобы ее за лжесвидетельствование исключили из нашей престижной академии, если твои сочувствующие продолжат требовать подробного рассмотрения обстоятельств, я буду вынужден начать расследование с привлечением независимых экспертов.
— И что в этом плохого?
Судорожно вздохнув, Эзалон снова проводит руками по волосам. Несколько мгновений смотрит на стол, явно пытаясь успокоиться. Продолжает тише:
— Да, ты же из другого мира и не понимаешь наши реалии. В случае, если ты будешь оспаривать нападение, придется проверить твою память, и тогда почти наверняка заметят вмешательство, которым мы скрыли пробуждение твоих особых способностей. Пойми, своим поведением ты подставляешь не только себя, но и нас с Дегоном. Поэтому я прошу, нет, я требую прекратить разговоры об этом инциденте.
Стыд обжигает меня всю, лицо горит.
— Я… я не знала, просто подумать не могла.
Эзалон нервно отмахивается. Потерев лицо подрагивающими руками, валится в кресло.
— Прости, что был резок, но я смертельно устал, а тут такое…
— Простите, я больше не буду поднимать этот вопрос.
— Если не будет хватать денег, я тебе дам, только попроси Валариона, Никалаэду и, самое главное, принца Арендара отозвать прошения.
— Да, обязательно, — обещаю я, сдерживая слезы: нечестно и несправедливо, что и теперь приходится выслушивать претензии за происшествие, в котором я не виновата.
И как я объясню нежелание проводить расследование Валариону, Нике и принцу? О печати рассказывать нельзя, и как мне их отговаривать? Сказать, что я на самом деле побила Вильгетту?
— Иди, — устало просит профессор Эзалон. — И умоляю: не влезай в неприятности, обойдись без правонарушений.
— Буду тише воды, ниже травы, — выдавливаю я и выскакиваю из его кабинета.
— Надеюсь, — несется вслед.
Не помню, как пробегаю по коридорам, прихожу в себя уже на улице, в конце аллеи. Меня слегка трясет.
Что делать? Как все объяснять заступившимся за меня друзьям? Неужели нет никакого способа доказать мою невиновность без вмешательства в память?
Сбоку доносится стон. Замерев, утираю проступившие слезы.
Над кустами что-то вскидывается, пролетает дугой и шмякается мне под ноги.
В тусклом свете фонаря маслянисто поблескивает кровь на вздутом уродливом лице маленького человечка. Красные заплывшие глазки приоткрываются и даже как-то расширяются от ужаса. Человечек судорожно пытается отползти, я не сразу узнаю в нем надменного Гаддака.
