Потом была торжественная литургия, причастие, подписание заранее заготовленного манифеста о восшествие на престол и, конечно же, вынос из собора на щите. Том самом щите, который Иван держал в руках. Он стоял на нем весь такой торжественный и довольный, а «потешные» или, скорее уже новые легионеры, ревели здравницу в честь своего Басилевса. Да и не только они. Люди вполне охотно рвали глотки, а фоном весело звонили колокола и били из пушек холостыми зарядами.
На первый взгляд ничего особенного не произошло. Подумаешь, князь, пусть и Великий, фактически нанял четырех Патриархов, испытывавших острую нужду в средствах, для провозглашения себя красивым титулом. Ну Август? Ну Басилевс? Ну Автократор? И дальше-то что? А дальше наступала новая жизнь для той сословно-представительной монархии, что цвела и пахла на Руси уже не одно столетие. Бояре просто еще не понимали своего «счастья», крича и радуясь красивому действу наравне со всеми.
«Как дети» — думал Иван, как можно искреннее улыбаясь и приветственно помахивая рукой. Со щита ему было хорошо все видно. Со щита, который держали на своих плечах четыре крепких легионера из самого первого набора. Никто вокруг и не догадался, что в этом был особый, можно даже сказать, глубинный символизм всей этой ситуации. Ведь эти легионеры происходили из простых селян да посадских детей. Чернь. Грязь. Быдло. Но именно на их плечах стоял первый Басилевс Руси…
Часть 2
Казанские дела
Скажу тебе так: будь осторожен в своих желаниях, ведь они могут исполниться. А потом ты будешь бодаться с последствиями.
Ольгерд фон Эверик, «Ведьмак»
Глава 1
1545 год — 3 октября, Москва
Достигнув совершеннолетия и взойдя на престол Иван Васильевич прямо сразу не бросился проводить какие-либо серьезные реформы. Выждал немного. Спровадил духовных иерархов домой. С подарками, разумеется. Проводил посольства иностранные. Подождал, пока бояре перестанут гудеть, обсуждая столь громкие потрясения воздуха, что имели место быть в столице. И только тогда, когда все расслабились, он собрал Боярскую Думу…
— Скажите мне други, отчего наше воинство испомещенное такое слабое? — С явной провокации начал эту беседу Иван.
— Как же слабое? — Удивились с мест своих многие бояре разноголосицей.
— А какое? Вот возьми да собери его поход. И что мы там увидим? Испомещенное дворянство только о пашнях своих и думает, да о крестьянах, а не о службе. И правильно делает. Потому что на местах нужен глаз да глаз. Иначе все прахом пойдет. Так что ни выехать куда надолго без урона земельному держанию, ни собраться ладно не получается. Сколько одних только нетчиков! А? При том у многих оправдание тому вполне сходное. И сколько мы с таких собрать воинства можем? И на какой срок?
Произнес Иван и замолчал. Он поднял довольно болезненный вопрос. Поместные дворяне, выступавшие, фактически, держателями классического феода, даваемого за службу, имели весь пакет стандартных издержек. А он был, мягко говоря, не актуален эпохе. То есть, выступал серьезным анахронизмом.
— Чего молчите? — Хмуро поинтересовался Государь, после затянувшейся паузы.
— Так верно говоришь, — развел руками Михаил Иванович Воротынский. — Собрать испомещенных непросто. Да и не все и них могут выехать в поход, даже если прибудут по зову. У кого конь только один, да и тот дурной, а у иных и того нет.
— А еще вооружены худо, — согласился с ним Юрий Васильевич Глинский. — У многих ни панциря, ни шелома. Ежели сравнить с татарами, то и не хуже выходит. У них у самих большинство воинства в халатах. А если с литовцами? Или, тем более, с поляками?
— Хуже того, — продолжил Иван, после этой заранее организованной поддержки, — ратному делу обучены они дурно. Ведь на земле своей только о делах сельских пекутся. Ни выезду конному не учатся, ни владению клинком, ни, тем более, доброй копейной сшибке. А посему в сражения зело нерешительны, словно юницы робкие пред мужем зрелым. Стрелы пустят, да отходят, боясь за саблю взяться. С татарами бодаться сойдет. Ибо сами они не лучше. А вот с Литвой или Польшей…
— Верно Государь, — вновь поддержал его Михаил Иванович Воротынский, строго следующий предварительному уговору. — Но как им иным-то быть? Землицей-то надобно тоже заниматься. Тем более, что ее мало и любой промах больно отзывается. Чуть зазевался, и все. Даже такие не выедут.
— Беда… — покачал головой Иван Васильевич, внимательно смотря на своих весьма задумчивых бояр. Они пытались понять, что Государь там такого задумал. Вон как переглядывались из-под нахмуренных бровей. — Что скажете бояре? Что предложите? Надо ли эту беду как-то разрешать? Или пусть нас враг воюет как ни попадя?
— Да что ты такое говоришь Государь!? — Возмутились некоторые бояре. — Мы же добро держим удар. И от казанцев обороняем, и от крымцев, и от литвинов…
— А если они вместе навалятся? Что если и Казань, и Бахчисарай единой армией выступят? Удержим их натиск? А если к ним бий Юсуф из Ногайской орды придет с поддержкой? А если еще хан Хаджи-Тархана? Перед объединенной степью устоим? Не в нападение, а в обороне? Что молчите? Понимаю, что степь ныне друг другу глотке рвет и объединиться сама не в силах. Но ведь есть султан османов, сын дочери хана Крымского из дома Герая. В Крыму сидит его родич. И в Казани тоже. А ну как в Хаджи-Тархане сядет? Не сможет разве султан волей своей собрать степь? И ногаи к такому походу легко присоединятся, и черкесы, и кабарда, и многие иные. Полагаете такого быть не может?
— Может, — предельно хмуро произнес Александр Борисович Горбатый-Шуйский.
— А если Крым с Литвой сговорится как не раз уже бывало? Да Казань в этот союз приведет по-родственному. Что, лучше нам от этого будет?
— Нет, — тихой разноголосицей произнесли бояре.
— А потому я спрашиваю вас — что делать станем? Для того вас и собрал, чтобы совет держать.
Бояре же только сильнее нахмурились и головы склонили. Делать-то в известной им парадигме было нечего. Земли доброй и угожей остро не хватало для должного испомещения воинства. А с тех небольших наделов, что выдавали большинству, лучшего ждать не приходилось. Ситуация усугублялась еще и тем, что в южных и восточных землях имелся острых недостаток рабочих рук, из-за постоянных кочевых набегов, гробящих селян и уводящих в рабство.
И тут в дело вновь вступил Михаил Иванович Воротынский…
Надо сказать, что Иван Васильевич работал с этим «кадром» очень тщательно и не первый год. Подходы к этому человеку Государь начал искать уже в первый год своего воплощения в этой эпохе. Знал Ваня, твердо знал, что командир из Воротынского добрый. А потому думал о том, как встроить его в дело свое.
Сначала требовалось было сойтись. Найти общие темы для разговора. Понять, чем он живет, чем интересуется. Подружиться, добившись взаимного доверия. И только потом уже начинать встраивать в свои дела вполне классического аллодиального аристократа, каковым Воротынский и являлся. В один прекрасный момент Иван вызвал Михаила на откровенный разговор и поделился проектом военной реформы, чтобы обсудить в узком кругу, так сказать, да посоветоваться. Тот заинтересовался, оценив идею. Втянулся. Увлекся. И вот, когда психологически Воротынский оказался готовым, Государь и предложил ему сделку, близкую по идее с той, что обыграл с дядей своим Михаилов Васильевичем Глинским.
