Повседневная жизнь в Мекке. Вот подходящая формулировка для того, чтобы вызвать подозрения у религиозного ханжи. Как не оскорбить благочестия большинства паломников, поднимающихся к безмятежной духовности из пучины мирского. «Безграничная чистая совесть ислама», по выражению современного французского писателя Н. Содрея, в котором Кааба — куб, находящийся внутри Запретной мечети, являет собой альфу и омегу времени и пространства. А «повседневность», эта магма банальных и уже забытых обстоятельств путешествия, пляска иллюзий, этот хаос поступков и намерений, преступлений и слов, — всего лишь театр теней. Теней святости, теней обыденности. Что до колыбели Мухаммеда — то это святой город, безраздельно посвятивший себя воспеванию Бога. Хочется задержаться в его земной ипостаси, ощущать изо дня в день его движения, настроения, наблюдать за его жизнью, поднятой из мрака идолопоклонничества, знающей лишь формы вещей и событий, существующей лишь в настоящем времени. Но осуждающий мирское — сам попадает в его сети.
Между тем проницательные власти Саудовской Аравии, несмотря на все свои противоречивые заявления, не ошибались насчет Мекки. Признавая за родиной пророка особый статус, они разрешают въезд в него исключительно с целью совершения паломничества. Чтобы получить это заветное разрешение, нужно приложить немало усилий, ведь визу так просто не достать, а в святых местах можно находиться самое большее две недели. Мекка, Медина и, конечно, Джидда — нечто вроде перевалочного пункта. Даже журналистам, этим опасным хроникерам повседневности, жадным до запретных репортажей и фотографий, требуется по меньшей мере одно специальное разрешение. Проводить опросы общественного мнения им запрещено: правоверные не поощряют различные точки зрения на один вопрос, они утоляют жажду из источника единой веры. Запрещены и социологические опросы. Люди находятся в Мекке, чтобы вступать в какие-либо отношения не друг с другом, а с Создателем. И здесь нечего исследовать или открывать. Здесь следует молить Бога, взывать к Его милости. Явиться в Мекку в качестве простого туриста или наблюдателя — величайший грех.
Мекка. Жизнь в розовом или, скорее, в зеленом цвете, с которым сегодня устойчиво ассоциируется ислам. Разумеется, в воздухе витают ароматы цветов райских лужаек, которыми правоверные надеются насладиться в загробной жизни. Мекка. Небеса обетованные, где надо всем возвышаются Заповедная мечеть — обитель Господа, Владыки миров, — и королевский дворец, резиденция «хранителя» святых мест, короля Саудовской Аравии. На этих улочках, называемых по-арабски аль-ахья (места для жизни), беседуют истощенные богомольцы и толстые торговцы, бдительные стражи порядка и увлеченные теологи, мужчины в тюрбанах и закутанные в покрывала женщины. Все пульсирует, все полно свидетельств, и даже камни здесь вопиют. Среди нищих пригородов то и дело попадаются на глаза островки бетонной роскоши. Куча денег на кучку земли. Мекка — это слух Господа и уши стен. Неумеренная роскошь и страшная нищета, толпа искателей веры и толпы алчущих хлеба. Трепет перед Вечностью и страх перед полицией. Суровая мораль и безжалостное солнце обжигают ум и тело. Благословение, исходящее свыше, ислам, спрягаемый во всех формах, избыток жалящего солнца и нефти делают сегодня Мекку детищем Неба и Земли.
Действительно, в Мекке земное и небесное сплавлены воедино. Истинные и ложные близнецы, они накладываются друг на друга, перекрывают друг друга, борются друг с другом, но в конце концов сосуществуют. Паломники почитают одно и жертвуют другим. Город-гермафродит открыт веяниям духа и беззащитен перед волнами мирского.
Духовное и преходящее, религиозное и мирское, вечное и повседневное сплетены в Мекке воедино в подобие дамасской ткани, где один и тот же узор на лицевой стороне соткан из сатина с нитями тафты, а с изнаночной — из тафты с нитями сатина. Возражая блаженному Августину, утверждавшему, что в граде Господнем в конце концов земное царствие и небесная обитель нашли бы соответствующее завершение своего существования в аду и в раю, ислам учит, что всем этим противоречиям надлежит погружаться друг в друга.
В то время как в раю Августина праведники в религиозном экстазе созерцают несказанный свет Божественного, а его ад — не столько материально воплощенное место, сколько условие души, для ислама эдем — это настоящая Аркадия, где телесное наслаждение сменяется радостью обильного застолья. Ад же — это огонь и пепел, страшный жар и голые камни.
Мекку можно было бы сравнить с двуликим Янусом, если только такое сравнение с одним из языческих божеств Древнего Рима уместно. Когда аллюзий нет, метрополия ислама выполняет по примеру языческого божества функции посредника, единственного, если можно так выразиться, мостика от низшего мира к высшему, от небытия к истории, от прошлого к будущему. Мекка на пороге вечности. Город, подобный Янусу, обладает двумя головами: одна наглухо закрыта чадрой традиций, на другой горит клеймо безудержного стремления к «современности». Два профиля — это восточные районы с их базарами, специями и добродушной горячностью и западные пригороды с их бешеным движением, улицами, на которых не играют дети, и с их толпами, где каждый одинок. У Мекки двойной слух, и ее убаюкивает пение сирен прошлого и завораживает шум будущего. Две пары глаз Мекки пытаются охватить Восток, живущий с лукавой беззаботностью и непоколебимым здравым смыслом, и Запад, нежно любящий оружие, а также все, что он производит, и пренебрегающий душой. Мекка, «пуп земли», как именует ее мусульманское предание, или Сунна, растянута по полюсам.
Но в действительности, как говорит Коран, «Аллаху принадлежат и Восток, и Запад, Он ведет кого хочет к прямому пути» (Коран, 2:136/142). Благородная Мекка. Город, который, похоже, не знает уже, где ему приклонить голову, в чьем сердце поселилось смятение, чей взор блуждает. Но он все еще остается магнитным полем для сознания множеств людей, недосягаемым горизонтом для сердец мусульман. Поэтому этническая пестрота, обилие разных языков, конфессиональные раздоры, социальные различия, разнообразие окружения, то есть то, из чего соткан огромный ковер ислама, ни в коем случае не отвращает верующих (вопреки их рассеиванию, войнам и расколам) от духовного воссоединения. Мекка — это пересечение полюсов уммы, всемирного объединения верующих мусульман. Исторической неспособности исламских обществ назначать себе единую временную власть соответствует абсолютное согласие насчет Каабы, ключа к своду вселенной. Единство в Боге, в месте, во времени, в сообществе. Религия Мухаммеда развертывается по горизонтали, для которой необходима точка, где земное накладывалось бы на небесное.
…Стремление к правильной ориентации сознания, тела и духа — одна из основных отличительных черт исламской догматики. У суннитов верующие нередко называются «людьми кыблы и согласия» (араб, ахль-уль-кыбла ва-ль-джамаау.
[10]
