Полагают, что прежняя «Канцрерия» Лжедмитрия с воцарением претендента слилась с Посольским приказом и через этот приказ «оказывала решающее влияние на выработку политического курса» (А. В. Лаврентьев). Так ли это?
Обычная дипломатическая переписка шла через Посольский приказ, секретная — исключительно через личную Канцелярию.
Посольский приказ имел собственное помещение вне дворца. Польские советники — члены Канцелярии занимали помещение подле личных покоев царя, в комнатах «наверху». Русские современники бранили Расстригу за то, что «в Верху при нем были поляки и литва». «В Верху» испокон веков помешалась Ближняя дума. При самозванце тут расположилась его личная Канцелярия, в которой даже писцы были поляками. В письме государю Бучинский упомянул некоего Горского, который «в комнате у тебя… пишет грамоты Вашей… милости».
Согласно заявлениям русских властей, секретари Бучинские жили в Москве «в Верху у того Вора утаеные его думы, у всяких тайных его дел». Тайная дума стала исполнять некоторые обязанности Ближней думы.
Личного вмешательства монарха требовали самые разнообразные дела. По этой причине функции «тайной» Канцелярии были широки и неопределенны. В первую очередь к тайным делам причислено было все, что касалось личных дел государя, его замыслов, трат, прихотей, веры.
Финансовые дела были сопряжены для Расстриги с наибольшими затруднениями. Канцелярия принимала в них самое непосредственное участие. Через секретарей очень крупные денежные суммы были переправлены в Польшу. По свидетельству дьяка Андрея Иванова, царь забирал себе в казну многие купеческие товары, привезенные из-за рубежа, а «были у того вора у Ростриги приставлены утех дел, и принимали и роздавали, поляки и литва». Таким образом, Канцелярия вела переговоры с иностранными купцами, принимала товар и ведала личными расходами царя.
Ближняя канцелярия изготовляла всевозможные документы. По свидетельству купца Георга Паэрле, он предпринял путешествие в Москву после того, как тайный советник Дмитрия Ян Бучинский вручил немецким купцам «грамоту, за своеручною великого князя подписью и за большой его печатью», с приглашением прибыть в Москву. Польские секретари не желали считаться с московской традицией, воспрещавшей государю подписывать документы.
В наказах, адресованных королевскому двору, дьяки Посольского приказа живо описали делопроизводство Канцелярии: «Листы глентовные посылал вор Розстрига, а писаны по латыне, писали у него ваши же поляки; и государственные печати, все побрав, тот вор ис приказу, где они бывают, к себе, и писал и печатал, и делал все с поляки, как хотел».
Как заявляли московские приказные, поляки, жившие при Лжедмитрии, писали ему грамоты по-латыни, «а печатал тот Вор те грамоты у себя, взяв все печати ис Посольские полаты». Как видно, польские секретари свободно распоряжались государственными печатями.
Московские дипломаты старательно подчеркивали, что Канцелярия самозванца вела дела незаконно, в обход Боярской думы и Посольского приказа: «А сенатари нихто ни один того не ведали, и в Посольском приказе ничего того не объявилось».
Не только московиты, но и некоторые из польских наблюдателей называли «неразумным» правление Лжедмитрия I, поскольку он не был посвящен в это искусство и следовал советам «потакавших ему пропойц и шутов». Отзыв весьма любопытен: видимо, секретари были людьми того же склада, что и самозванец.
Перейдя в католичество, чернец Григорий сблизился с иезуитами, последовавшими за ним в Россию. Однако в Москве руководить личной Канцелярией стали не католики, а протестанты в лице братьев Бучинских. По сравнению с католической верой протестантская была меньшим грехом в глазах православных.
Иезуиты не простили своему протеже того, что он отдал предпочтение лютеранам. Беседуя со шведом Петром Петреем, один из иезуитов произнес жестокие слова в адрес царя: «Нами он приведен к власти, нами же может быть лишен ее».
Канцелярия служила местом обсуждения и незначительных вопросов, и дел первостепенной государственной важности. К числу последних относился вопрос о свержении Сигизмунда III и передаче польского трона Лжедмитрию.
Канцелярия использовала всевозможные рычаги власти. Шведский агент в Москве Петр Петрей отметил, что московиты негодовали на Лжедмитрия за то, что «он не пускает к себе ни одного русского, высокого или низкого звания, без воли и согласия поляков, которые скоро заберут себе все что ни есть в казне, и она вскоре совсем опустеет». Без ведома секретарей невозможно было получить аудиенцию у государя, и это было немаловажное обстоятельство.
Толковали, будто самозванец замыслил во время военных игр истребить всю московскую знать. Противником этого плана будто бы выступил Бучинский. Он якобы советовал Дмитрию не допускать кровопролития, что против воли Бога, не избивать бояр, «а привлекать к себе ласкою и давать им такие должности, чтобы они не могли войти в силу, и со временем свыклись бы с тем».
Самозванец спорил с секретарем, говоря, что лучше знает московские обычаи; «таким образом нельзя править московитами, и надобно управлять ими со строгостью… ибо московитов можно удержать (в повиновении. — Р.С.) только страхом и принуждением». Царь принял твердое решение «устранить бояр, чтобы потом распорядиться дурным, глупым народом по своему желанию и привести его к тому, что он (монарх. — Р.С.) найдет полезным».
Надо иметь в виду, что речи Бучинского были составлены после переворота с целью обличения «злодейств» Дмитрия. Подлинные письма Бучинского рисуют иную картину. На проведении жесткого курса настаивал не Расстрига, а его польский советник, возражавший против освобождения из ссылки Шуйских.
В недрах Канцелярии был составлен список думы, или «сената». Его составитель Ян Бучинский как никто знал думские порядки. Тем удивительнее, что в списке «сената» отсутствуют какие бы то ни было указания на Ближнюю думу царя. Что такая дума существовала, сомнений нет. Автор одного из московских «Хронографов» заметил: «И тот вор Гришка Рострига, будучи на Московском государстве, изнел себе угодников в ближние люди и с ними и всяческое злое дело дела». Современник точно подметил особенность системы власти, созданной самозванцем. При нем Боярская дума была многочисленной и почти никогда не созывалась в полном составе. Дела же вершил самодержец вместе с небольшим кругом «ближних людей». Состав этого круга не был постоянным и менялся по прихоти монарха и сообразно с обстоятельствами. В разное время в Ближнюю думу входили князь Василий Рубец-Мосальский, Богдан Бельский, Петр Басманов, Нагие, кравчий Иван Хворостинин, казначей Афанасий Власьев, печатник Богдан Сутупов.
Ближняя дума русских монархов не имела строго определенного состава и регламента деятельности. В отличие от своих предшественников Лжедмитрий I допустил в царские покои, издавна служившие местом совещания Ближней думы, лиц, не имевших думного сана, и более того, людей неправославных — иноверцев и еретиков — польских секретарей.
Присутствие иноверцев бросало тень подозрения на ближних людей из русских. Царь Михаил Романов издал указ об Иване Хворостинине: «…известно всем людям Московского государства, как ты был при Ростриге в приближении, то впал в ересь и в вере пошатнулся, православную веру хулил, постов и христианского обычая не хранил».
