«Уважаемый товарищ посол! — писали они. — Мы находимся здесь, в лагере для военнопленных, вместе с немцами, с членами Русской Освободительной Армии, то есть с власовцами, и с другими злостными врагами и предателями. У нас силой забрали гражданскую одежду, и мы носим унижающую человеческое достоинство форму, украшенную ромбовидными заплатами на спине и на штанах.
С нами обращаются хуже, чем с немцами, и как преступников держат под усиленной охраной. Условия нашего содержания стали намного хуже. Пища плохая, нам не дают табака. Нас не слушают, нам не сообщают военных сводок.
Мы просим Вас, товарищ посол, выяснить наше положение и предпринять шаги по ускорению отправки нас на родину, в Советский Союз».
Справедливости ради надо сказать, что советское посольство располагало и другой информацией, в частности, о бунте в одном из лагерей, расположенном в графстве Сассекс. Когда администрация лагеря начала составлять списки для первоочередной отправки на родину, сорок два человек закрылись в бараке, отказались принимать пищу и потребовали, чтобы британское правительство взяло их под свою защиту.
Далее они сообщили, что всей группой вступили в немецкую армию, чтобы бороться с коммунизмом. У них свои счеты с большевистским режимом в России. Когда им предложили встретиться с кем-нибудь из советского посольства, они заявили, что с радостью умрут за возможность отправить на тот свет хотя бы одного коммуниста.
В посольстве немедленно собрали совещание, которое закончилось решением требовать от англичан скорейшей отправки на родину всех без исключения советских военнопленных. А там компетентные органы разберутся, кто есть кто и кого — к стенке, а кого — домой.
То, что произошло дальше, можно объяснить либо полным незнанием обстановки в СССР, либо сознательным предательством попавших в беду советских людей. Вот несколько официальных писем той поры, вчитайтесь в них…
«Министру иностранных дел Великобритании господину Энтони Идену.
От имени правительства Союза Советских Социалистических Республик настоятельно требую передачи военнопленных и прошу правительство Великобритании как можно скорее подготовить суда для их транспортировки.
Посол СССР в Великобритании Ф. Гусев».
Идеи тут же запрашивает военное министерство:
«Что вы об этом думаете? Здесь ничего не сказано о том, что если эти люди не поедут назад в Россию, то куда они денутся. Здесь они нам не нужны».
Ответ старшего министра министерства обороны Грига не заставил себя долго ждать.
«Дорогой Энтони! Мы стоим перед очевидной дилеммой. Если мы сделаем так, как хотят русские, и, невзирая на их желание, выдадим всех военнопленных, то мы пошлем некоторых из них на верную смерть. И хотя, как Вы не раз отмечали, мы не можем во время войны позволить себе быть сентиментальными, я признаюсь, что считаю такую перспективу отвратительной, и думаю, что общественное мнение будет испытывать то же самое чувство».
Первым результатом этой переписки стало разрешение сотрудникам советского посольства посещать лагеря для русских военнопленных. В одних лагерях эти встречи проходили дружелюбно, а других дело доходило до скандалов.
Главная задача, которую поставила Москва перед посольскими работниками, — убедить всех пленных добровольно вернуться на родину, — решалась со скрипом. Сотрудники посольства вынуждены были идти на заведомую ложь, говоря, что Москва считает всех пленных полноправными советскими гражданами, несмотря даже на то, что некоторые из них были вынуждены надеть немецкую форму, что советская власть никогда не преследует людей без разбора, что она добра и гуманна, что она простит и примет всех своих сынов.
Многие этому верили. Но было немало и тех, кто решительно отказывался вернуться в Союз, прекрасно понимая, что их там ждет либо пуля, либо Колыма. Парадокс заключался в том, что те, которые рвались на родину, Москву совершенно не интересовали, ей нужны были те, которые категорически заявляли, что, если английские власти примут решение вернуть их в Советский Союз, они покончат с собой. Кроме того, они требовали вернуть им немецкую форму и настаивали на том, чтобы с ними обращались как с немецкими солдатами.
Последнее требование очень смутило английских чиновников. Дело в том, что немало юристов, и не только в Англии, но и в Германии, считали, что принадлежность солдата к той или иной армии определяется формой, которую он носит, и только. Если стать на эту точку зрения, то окажется, что все русские пленные, которые были в немецкой форме, являются полноправными немецкими солдатами. Из этого следует, что, как только Гитлер узнает, что англичане отдают его солдат Сталину, а для них это верная смерть, он тут же вызовет Гиммлера и отдаст такие указания, что английским солдатам, находящимся в немецких концлагерях, станет очень и очень худо.
Не считаться с таким вариантом развития событий английское правительство не могло, поэтому была удвоена охрана лагерей, усилен режим секретности — и ни один звук протеста не выходил за пределы того же Баттервика. На этом фоне все больше и больше возрастала настойчивость советского посла. Он договорился до того, что начал требовать, чтобы русских пленных держали под охраной советских офицеров, а в самих лагерях следовало организовать нечто вроде самоуправления, причем начать надо с создания трибунала и строительства внутренней тюрьмы.
Английские власти на основании договора о боевом союзе 1940 года пошли на удовлетворение этих требований, они даже обещали снабдить все лагеря решетками, замками и другим тюремным оборудованием. Единственное, о чем просили англичане, — не выносить смертных приговоров без предварительной консультации с английскими юристами. Для других наказаний, предусмотренных советскими законами, таких консультацией не требовалось.
Но все это происходило на английской земле, и ни один пленный все еще не был возвращен на родину. Не исключено, что тактика «всевозможных проволочек», провозглашенная Черчиллем, срабатывала бы и дальше, если бы вопрос о пленных не поднял лично Сталин.
9 октября 1944 года Черчилль и Идеи прибыли с официальным визитом в Москву. Три дня продолжались крайне напряженные переговоры, all октября Сталин принял приглашение на ужин в английском посольстве. Там-то и произошел разговор, решивший судьбу тысяч советских военнопленных.
Когда официальная часть была позади, Сталин подозвал своего переводчика и попросил как можно точнее перевести то, что он скажет Черчиллю.
— Под английскими дождями уже не один месяц мучаются более десяти тысяч русских, а их жены и невесты, дети и родители ждут не дождутся своих мужей, женихов, отцов и сыновей, — как бы между делом обронил Сталин.
— Вы — о пленных? — уточнил Черчилль.
— Да, господин Черчилль, о них. Нельзя ли ускорить их доставку на родину? Люди волнуются, пишут письма… Я был бы вам крайне признателен, если бы достигли договоренности об их возвращении.
— Энтони, — сделав вид, что речь идет о недостойном внимания главы правительства пустяке, подозвал Идена Черчилль. — Какие у нас проблемы?
