В мае 1945 г., несмотря на многократные предупреждения со стороны освободивших его американцев, И. Бессонов добровольно вернулся в СССР. Встреча с Родиной завершилась для него расстрелом 19 апреля 1950 г. Ответ на вопрос о том, кем же он был — предателем, героем, жертвой войны, — комбриг Бессонов унес с собой в могилу. Даже по поводу того, был ли Бессонов посмертно реабилитирован, в литературе встречаются прямо противоположные сообщения... [20, 121, 155]
Вся эта «экзотика» — десанты в Заполярье, бригада СС с древнерусским названием «Дружина», «походный атаман» батька фон Паннвиц во главе казачьего корпуса — не внушала немцам особого доверия. Случаи дезертирства, перехода на сторону противника, да и обычные криминальные разборки были в так называемых «национальных частях» делом постоянным и повсеместным. Соответственно, гораздо более надежным, «спокойным» и, как следствие, наиболее массовым способом использования бывших советских людей стало зачисление их в регулярные части вермахта в качестве так называемых «добровольных помощников» (Hilfswillige, или сокращенно «Хи-ви»). В первые месяцы войны недостатка в добровольцах не было. Один из эмигрантов-антикоммунистов «второй волны», некий П. Ильинский, встретивший начало войны в районе Полоцка, вспоминает: «Все ждали с полной готовностью мобилизации мужского населения в армию (большевики не успели произвести мобилизацию полностью); сотни заявлений о приеме добровольцев посылались в ортскомендатуру, которая не успела даже хорошенько осмотреться на месте...» [158].
Первоначально «хиви» служили водителями, кладовщиками, санитарами, саперами, грузчиками, высвобождая таким образом «полноценных арийцев» для непосредственного участия в боевых действиях. Затем, по мере роста потерь вермахта, русских «добровольцев» начали вооружать. В апреле 1942 г. в германской армии числилось 200 тысяч, а в июле 1943 г. — 600 тысяч «хиви». Особенно много их было в тех частях и соединениях вермахта, которые прошли по Украине и казачьим областям Дона и Кубани. Так, в окруженной у Сталинграда 6-й армии Паулюса в ноябре 1942 г. было 51 800 «хиви», а в 71-й, 76-й и 297-й пехотных дивизиях этой армии «русские» (как называли всех бывших советских) составляли до 40% личного состава! Летом 1942 г. в 11-й армии Манштейна числилось 47 тысяч «добровольцев». С октября 1943 г. «хиви» были включены в стандартный штат немецкой пехотной дивизии в количестве 2 тысячи на дивизию, что составляло 15% от общей численности личного состава [74, 119, 153, 155].
В конце концов масштабы этого беспримерного как в истории России, так и в истории Второй мировой войны сотрудничества с оккупантами стали столь велики, что верховным командованием вермахта был создан специальный пост «генерал-инспектора восточных войск». В феврале 1943 г. под началом генерала Кестринга в рядах вермахта, СС и ПВО служило порядка 750 тысяч человек. Такую цифру называют зарубежные историки. С ними вполне согласны и современные военные историки из российского Генштаба: «...численность личного состава военных формирований «добровольных помощников», полицейских и вспомогательных формирований к середине июля 1944 г. превышала 800 тыс. человек. Только в войсках СС в период войны служило более 150 тыс. бывших граждан СССР...» [35, с. 385]
Все вышеприведенные цифры очень далеки от того, чтобы быть точными. В кровавом водовороте войны было не до статистики. К тому же все эти «остлегионы» и «освободительные армии» непрерывно реорганизовывались, личный состав перетекал из одного соединения в другой, так что точный учет их численности едва ли возможен. И тем не менее чудовищная цифра в 800 тысяч изменников не сильно завышена. Так, только из числа находившихся в немецких лагерях военнопленных в 1942—1944 гг. было освобождено (главным образом в связи со вступлением в «добровольческие формирования») порядка 500 тыс. человек [35, с. 334]. А ведь пленные были важным, но отнюдь не единственным источником людских ресурсов. К услугам немцев были и сотни тысяч дезертиров, и миллионы военнообязанных, уклонившихся от мобилизации в начале войны. Еще одним показателем масштабов массового сотрудничества с фашистскими захватчиками может служить тот факт, что в августе 1945 г. к высылке на «спецпоселение» было приговорено 145 тыс. человек, служивших в «полицаях» и «хиви» [118, с. 146]. Сто сорок пять тысяч арестовано — а сколько ушло на запад с немцами, скольких уничтожили в боях, скольких расстреляли под горячую руку...
Пять десятилетий советские историки плакались на тему, что «история отпустила нам мало времени для подготовки к войне». Увы, все было точно наоборот. Много, недопустимо много времени отпустила злополучная «история» сталинскому режиму. Два десятилетия свирепого разрушения всех норм морали и права, всех представлений о чести и достоинстве дали, к несчастью, свои ядовитые плоды. Ни в одной стране, ставшей жертвой гитлеровской агрессии, не было такого морального разложения, такого массового дезертирства, такого массового сотрудничества с оккупантами, какое явил миру Советский Союз. И это — после всех воплей о «нерушимом единстве» и безграничной любви к «родной партии». После бесконечных арестов всех подозрительных, всех могущих быть подозрительными, их дальних родственников и соседей. Неисправимые кнутолюбцы и по сей день, со слезами умиления на глазах, вспоминают о том, «какой при Сталине в стране порядок-то был»...
Нельзя пройти мимо того факта, что за последние годы в отечественной военно-исторической литературе сложился, мягко говоря, «странный» стандарт обсуждения этой темы. Из читателя то пытаются выжать слезу сострадания разговорами о том, как тяжелые условия жизни заставили людей пойти в услужение к палачам, то пытаются представить пособников фашистов «идейными борцами» за освобождение России (Украины, Литвы).
Об «идеях», вдохновлявших этих «борцов», ясно и однозначно говорят их дела. Главным видом боевых действий, на которых специализировались все эти «батальоны» и «легионы», были карательные рейды по партизанским районам, зверские расправы с мирным населением, грабежи, пытки и расстрелы. В боях с регулярными частями Красной Армии они участвовали крайне редко. Так, «лихие казаки» фон Паннвица зверствовали в России, во Франции, в Югославии и только 26 декабря 1944 г. впервые вступили в бой с советскими войсками. Дивизия СС «Галичина», с неделю повоевав на Западной Украине, отправилась терроризировать братьев славян в Словакии и Югославии. Карательные батальоны литовских «борцов за независимость» жгли польские и белорусские деревни. Ставшая всемирно известной деревня Хатынь была сожжена вместе с жителями 118-м «украинским» полицейским батальоном. Кавычки при слове «украинский» являются здесь не данью пресловутой политкорректности, а просто выражением того факта, что собранные в этих «батальонах» изуверы и выродки не могут быть причислены ни к какому народу Земли. Начальник штаба 118-го батальона некий Васюра в ходе судебного процесса (в декабре 1986 г.) давал такие характеристики своим бывшим подчиненным: «Это была шайка бандитов, для которых главное — грабить и пьянствовать. Возьмите комвзвода Мелешко — кадровый советский офицер и форменный садист, буквально шалел от запаха крови. Повар Мышак рвался на все операции, чтобы позверствовать и пограбить, переводчик Лукович истязал людей на допросах, насиловал женщин... Все они были мерзавцы из мерзавцев...»
