Вскоре после окончания войны, в 1946 году Воениздат выпустил книгу генерал-полковника Ф.А. Самсонова «Артиллерийское наступление». Обобщая опыт боевых действий, автор приходит к средним «нормам» в 150—200 орудий на 1 км фронта наступления и 50 тысяч снарядов калибра «выше среднего» (122 мм) для подавления обороны пехотной дивизии. Это — в среднем. Фактически на завершающем этапе войны создавались гораздо большие плотности.
Одним из самых выдающихся примеров роли артиллерии при прорыве вражеской обороны является Висло-Одерская операция Красной Армии (январь 1945 г.). Утром 12 января передний край обороны немецких войск был сметен массированным артогнем. Генерал Д.Д. Лелюшенко в своих воспоминаниях пишет: «...лес был буквально как косой срезан осколками снарядов... многие пленные были взяты в траншеях в невменяемом состоянии, просто полусумасшедшими... большинство солдат 574-го полка вермахта было убито или ранено...» [22]
Но для достижения такого результата советское командование создало в полосе прорыва чудовищную артиллерийскую плотность — 420 орудий на километр фронта! На каждом метре обороны немецких войск разорвалось (в среднем) по 15 снарядов крупного калибра. В полосе наступления 5-й ударной армии за один час было израсходовано 23 килотонны боеприпасов — это мощность «хиросимской» атомной бомбы [107, с. 96].
Ничего подобного в полосе наступления 20-го и 8-го корпусов вермахта в июне 41-го года не было и быть не могло. Полностью укомплектованная по штатам военного времени немецкая пехотная дивизия могла иметь на вооружении всего 74 пушки и гаубицы калибров 75—105 мм. В среднем на одну дивизию 20-го и 8-го корпусов приходилась полоса фронта в 15 км. Другими словами, переправив по понтонным мостам через Неман и Бебжу свои конные обозы с боеприпасами, немцы, даже с учетом привлечения корпусной артиллерии и разумного массирования средств на главных направлениях, могли располагать максимум двумя десятками орудий на километр фронта наступления с одним возимым боекомплектом снарядов.
Если бы такими огневыми средствами можно было уничтожать по одной дивизии за один день, то Вторая мировая не продолжалась бы шесть лет. Она бы закончилась за месяц — по причине полного взаимного истребления сторон...
Политдонесение политотдела
Столь же противоречивую й маловразумительную информацию имеем мы и об очень коротком боевом пути 11-го мехкорпуса. Тем не менее то немногое, что известно автору, позволяет предположить, что именно 11-й МК — «слабое звено» в составе КМГ Болдина — доставил немцам наибольшее беспокойство.
Любые упоминания об 11-м МК в традиционной советской историографии сопровождаются горестными причитаниями: «укомплектован на 23% танками устаревших марок... укомплектованность автотранспортом и тракторными тягачами составляла 15—20% от штатных норм... укомплектованность офицерами-танкистами составляла 45—55% от штата...» Ну и так далее.
Все это — чистая правда. Вообще. Перейдем к конкретным подробностям. Прежде всего, заменим все эти «проценты неизвестно от чего» абсолютными величинами.
Главное вооружение мехкорпуса — танки. В исторической литературе встречаются самые разные цифры: от 237 единиц [ВИЖ, 1989, № 4] до 414 («1941 год — уроки и выводы»). Автор предлагает взять за основу цифру 331 — именно такое количество танков указано в документе, составленном непосредственными участниками событий.
Речь идет про опубликованное в ВИЖ (1989, № 9) «Политдонесение политотдела 11-го мехкорпуса Военному совету Западного фронта от 15 июля 1941 г.».
Обратите особое внимание, уважаемый читатель, на дату подписания документа. 15 июля 1941 года Павлов и его «подельники» уже арестованы, но суд еще не состоялся. Оставшиеся на свободе командиры, имевшие прямое отношение к катастрофическому разгрому войск Красной Армии, чувствуют за своей спиной отчетливое дуновение лубянских подвалов. Это мы сегодня знаем, что поражение спишут на «внезапность нападения» и «устаревшие танки». Люди, на памяти которых был 1937 год, могли и должны были ожидать самого худшего, и это не могло не сказаться на духе и интонациях вышеупомянутого «политдонесения», в котором нет ни капли «политики», зато есть длинный перечень «уважительных причин». Не нам судить комиссаров 1941 года, но принять во внимание эти обстоятельства для историка просто необходимо.
Танки в 11-м МК действительно были самыми устаревшими: 242 танка Т-26, 18 огнеметных (не сказано на каком, но, возможно, на еще более древнем шасси), 44 танка БТ старой модификации (БТ-5). Новых танков — всего ничего: 24 средних Т-34 и 3 тяжелых КВ. К тому же «до 10—15% танков в поход не были взяты, так как они находились в ремонте».
Итого: порядка 280 боеготовых танков, из них почти все — легкие и устаревшие.
Может ли воевать танковое соединение, вооруженное таким «хламом»?
Генерал Болдин в своих мемуарах отвечает на этот вопрос, как всегда, ярко, коротко и образно: «Да и что можно требовать от Т-26? По воробьям из них стрелять...» [80]
Имеем ли мы право не верить генералу, герою войны? Нет, не имеем. Мы видели Т-26 на картинке в журнале, а Болдин его видел на поле боя. Поэтому не будем (пока) умничать, а лучше продолжим чтение его (Болдина) мемуаров:
«...к вечеру 27 июня вышли на опушку леса. Видим недалеко три танка БТ-7... Увидев нас, танкисты поднялись. Старший доложил, что боеприпасов у каждой машины по комплекту, а горючего нет..» И вот в этот самый момент: «...проселочная дорога закурилась пылью, и на ней показалась вражеская колонна из 28 танков. Каждая минута дорога. Приказал танкистам открыть огонь. Наш удар оказался для гитлеровцев настолько неожиданным, что, пока они пришли в себя и открыли ответный огонь, мы уничтожили двенадцать (!!! — М.С.) вражеских машин...»
Бдительный читатель, надеюсь, уже заметил подвох: БТ-7, это совсем не Т-26.
Да, танки разные, но пушка — одна и та же. И танк Т-26, и танки БТ-5 и БТ-7, и пушечные бронеавтомобили БА-10 были вооружены одной и той же пушкой калибра 45 мм (в танковом варианте она называлась «20К образца 1932/38 года»). Более того, когда в 1933 году на Харьковском заводе № 183 им. Коминтерна (именно так назывался самый мощный танковый завод мира!) под пушку 20К разработали удачную конструкцию цилиндрической башни, то такой же башней в Ленинграде, на заводе № 174, стали комплектовать самую массовую модификацию танков Т-26.
Можно ли верить Болдину, который рассказывает об уничтожении 12 немецких танков за несколько минут огнем «антиворобьиных» пушек 20К? Безусловно, можно.
Во-первых, потому, что он видел это своими глазами.
Во-вторых, потому, что это вполне соответствует тактико-техническим характеристикам наших пушек.
От «опушки леса» до «проселочной дороги» в лесных районах Западной Белоруссии едва ли было более 500 метров. На такой дистанции стандартный бронебойный снаряд БР-240, выпущенный из пушки 20К, пробивал с вероятностью 80% броневой лист толщиной в 38 мм [93]. В июне 1941 года НИ ОДИН немецкий танк (включая так называемый «тяжелый танк» PZ-IV самой последней серии F) не имел бортовой брони толще 30 мм, и, таким образом, фланговый огонь советских «сорокапяток» был губителен для любого немецкого танка. Большую же часть танков вермахта — в общей сложности 65% состава четырех танковых групп — составляли PZ-I, PZ-II, PZ38 (t) и PZ-III первых серий, имевшие лобовую броню не толще 30 мм, а бортовую — 15/20 мм. Такие танки наша 20К могла бить и в лоб и в борт, «и в хвост и в гриву», почти как воробьев...
