Муж дамы в силу своего служебного положения знал истинное положение дел? Но в таком случае оснований для паники было еще меньше. В полосе обороны 10-й армии, на фронте в 200 км, наступало десять пехотных дивизий вермахта. С артиллерией на конной тяге, без единого танка. По нашим уставам, для наступления на таком фронте требовалось втрое больше сил.
К тому моменту, когда горшок с фикусом засовывали в салон дорогого автомобиля, передовые отряды вермахта еще только заканчивали переправу через пограничный Буг. Даже если предположить, что Большой Начальник не верил в способность Красной Армии оказать хоть какое-то сопротивление, то и в этом случае разумных оснований для спешки не было. От границы до Белостока 75— 100 километров. На пути две реки: если двигаться с юго-запада, то Нарев, если с севера — то Бебжа. Пусть и не бог весть какие реки, не Днепр и не Висла, но без моста через них пехотную дивизию со всем ее разнообразным хозяйством не переправить. А мост надо еще навести, а сколько времени уйдет просто на то, чтобы по нему прошла дивизия вермахта, т.е. 15 тысяч человек и 5 тысяч лошадей?
Так что раньше четверга-пятницы немцев в Белостоке можно было и не ждать. Времени на сборы — предостаточно. Незачем было метаться и хватать в ужасе первый попавшийся под руку фикус.
Так какая же сила уже через несколько часов после того, как Молотов прочитал по радио написанные для него Сталиным слова: «Враг будет разбит, победа будет за нами», заполнила все дороги толпами «совершенно растерянных людей, не знающих, куда и зачем они идут или едут» ?
Пока автор писал и переписывал заново дальнейшие главы этого печального повествования, издательство «Олма-пресс» в 2002 году выпустило книгу под названием «15 встреч с генералом КГБ Бельченко» [62].
Сей доблестный чекист, руководивший подавлением народных восстаний в Средней Азии, Будапеште и Тбилиси, накануне войны трудился начальником Управления НКГБ Белостока. На странице 129 генерал уверяет, что свою жену он отправил в Минск на «полуторке». Если это правда, то фикус был из дома первого секретаря обкома Кудряева или начальника Управления НКВД Фукина.
Как бы то ни было, воспоминания Бельченко дополняют картину событий июня 1941 г. чрезвычайно колоритными мазками.
«...Около 6 часов утра собралось бюро Белостокского обкома партии... бюро обкома предложило создать боевые чекистские группы для взрыва и уничтожения оборонных объектов, военных баз и складов в момент вступления врага в город...»
Никакого сослагательного наклонения. На третьем ЧАСУ войны белостокские товарищи уже не сомневались в том, что враг вступит в город. Даже быстрее, чем удастся вывезти содержимое военных складов.
И наконец, немного о фикусе:
«...свою семью в первый день войны я отправил на полуторке в сторону Минска. Вместе с ней ехали семьи моих заместителей... Сборы происходили в суматохе. Как всегда (?) бывает в таких случаях, самое главное было забыто. Так, моя жена не взяла ни одного документа, удостоверяющего ее личность...»
Подробность интереснейшая. Забыла взять — или муж тщательно проверил, чтобы никаких документов, удостоверяющих личность, при его жене не было?
Вот именно так «всегда бывает», когда чекист (или его жена) отправляются во вражеский тыл.
Или на встречу с трудящимися Страны Советов, у которых (в первый раз за много лет) появилась возможность выразить действием свою любовь к славным чекистам...
Часть 3
СЕМЕРО ОДНОГО НЕ БЬЮТ
«Я планов наших люблю громадье...»
Места там дивные. Живописнейшие леса — вековой дуб, бук, платан. Чистые речки, в которых и по сей день в изобилии ловится рыба; плодородная земля. А какой музыкой древнеславянской старины звучат названия городов и рек этой земли: Горынь, Уборть, Радомышль, Турья, Кременец, Славута, Коростень, Яворов...
Правда, история Галиции и Волыни очень далека от благостной песни всечеловеческой любви. Огонь безумной вражды — религиозной, национальной, классовой — не раз и не два опустошал этот богатый край. Здесь, у Збаража и Берестечко, казаки Богдана Хмельницкого остервенело резались с польской шляхтой, здесь воспетые Бабелем бойцы Первой конной состязались в жестокости со своим противником, именно здесь, у стен города Дубно, вынес Тарас Бульба короткий и страшный приговор собственному сыну.
Вот в этих обильно политых слезами и кровью местах, в треугольнике Радехов — Дубно — Броды, и развернулось в конце июня 1941 года одно из главных сражений Второй мировой войны, крупнейшая танковая битва XX столетия. Сражение, известное (а правильнее будет сказать — почти никому не известное) под названием «контрудар мехкорпусов Юго-Западного фронта».
Перед началом расследования обстоятельств этого «третьего сталинского удара» — небольшое техническое замечание. После того как в 1939 г. Восточная Польша была насильственным путем превращена в западную окраину Советского Союза, наряду с высылкой полумиллиона поляков была произведена и массовая «высылка» польскозвучащих названий с географической карты. Станиславув превратился в Ивано-Франковск, Жолкев превратился в Нестеров, Радзивилов — в Червоноармейск, Крыстынополь — в Червоноград и т.д. Поэтому, для облегчения жизни самых внимательных читателей, которые захотят сверить этот текст с картой, все топонимы, встречающиеся в документах 1941 г., будут приведены в соответствие с современными названиями.
Как и в трагической истории с разгромом конно-механизированной группы Западного фронта у Гродно, на Украине также все началось с Директивы № 3.
Еще раз напомним, что в 21 час 15 минут 22 июня 1941 г. нарком обороны Тимошенко приказал:
«...мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский — Броды. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин».
Остальным силам Юго-Западного и Южного фронтов (26, 12, 18, 9-й армиям) были поставлены чисто оборонительные задачи: «...прочно обеспечить себя и не допустить вторжения противника на нашу территорию...» [5]
Полный текст этой директивы был опубликован «Военно-историческим журналом» только через 48 лет после ее подписания [ВИЖ, 1989, № 6], но в кратком изложении она была известна давно. При этом всякий советский историк считал своим долгом (или, точнее сказать, имел партийное задание) пожурить наших главных полководцев за то, что они, «исходя из необоснованной переоценки возможностей войск, отдали приказ явно нереальный, а потому и невыполнимый».
В дальнейшем, после того как шило окончательно вылезло из мешка, и из рассекреченных документов стало понятно, что возможности Красной Армии (состав, численность, вооружение, резервы, обеспеченность боеприпасами и топливом) позволяли ставить задачи по захвату не одного только Люблина (всего-то 80 км к западу от границы), направленность критики сменилась. Теперь Директиву № 3 принято ругать за то, что в ней были указаны совершенно нереальные сроки проведения контрудара.
