Именно межаристократическая борьба была, пожалуй, наиболее характерным явлением для общественной жизни архаических полисов. Эта борьба носила не социальный, а чисто политический характер. Демос участвовал в ней, но лишь постольку, поскольку он входил в группировки, возглавлявшиеся аристократами. Такие группировки могли быть весьма значительными по размеру, а разделение между ними могло происходить по различным признакам. Так, в крупных полисах враждовали друг с другом аристократические группировки, базировавшиеся в различных регионах полисной территории (весьма вероятно, что именно так обстояло дело в Афинах). В полисах меньших размеров боролись просто наиболее влиятельные и знатные роды.
Демос, бесспорно, в целом лишь выигрывал от этой борьбы аристократов, от отсутствия единства в их рядах. Представители знати в постоянных конфликтах ослабляли друг друга, а рядовые общинники, опираясь, помимо прочего, на свое явное численное превосходство, постепенно включались в политическую жизнь. В конечном счете каждый полис, быстрее или медленнее, двигался к демократии. Разумеется, лишь в редких случаях конечным итогом развития становилась демократия, так сказать, «афинской чеканки», демократия крайняя, включавшая в гражданский коллектив торговцев, ремесленников, поденщиков и пр. Большинство полисов останавливались на стадии «гоплитской демократии», при которой гражданами были и всей совокупностью прав пользовались лица не ниже гоплитского статуса. Именно такое устройство имеет в виду Аристотель, говоря, что «наилучшее государство не даст ремесленнику гражданских прав» (Политика. 1278a8). Подобного рода ограниченную демократию можно в той же мере назвать и умеренной олигархией: суть явления от этого не изменится. В любом случае даже и такое политическое устройство стало возможным лишь в конце периода архаики, а до того власть, повторим еще раз, находилась в руках аристократии.
В целом архаическая эпоха была в политическом отношении временем крайне нестабильным, характеризовавшимся постоянными внутренними конфликтами. Гражданская смута (stasis) – вот та категория, которая в наибольшей степени свойственна этой стадии древнегреческой истории. Стасис был настоящей болезнью архаических полисов, причем болезнью мучительной. Он воспринимался как явление крайне нежелательное; происходили непрерывные поиски способов его прекращения. Разумеется, лучшим из таких способов был компромисс между враждующими группировками и слоями. Желаемого компромисса, при котором ни одна сторона не почувствовала бы себя обиженной, впрочем, достичь было очень непросто. Не случайно иной раз для выхода из смуты приглашали посредника-примирителя «со стороны», из другого города: вердикт такого незаинтересованного и авторитетного лица мог лучше удовлетворить участников конфликта, чем решение своего же согражданина. Бывало, конечно, и так, что согражданин, которого все уважали и которому все доверяли, отыскивался в своем же полисе (Солон в Афинах).
В архаической Греции противостояние индивидуалистической и коллективистской тенденций общественного развития достигло высшего накала. Обе тенденции проявлялись в полную силу: с одной стороны, в формирующихся полисах действовали яркие аристократические личности, и чрезмерное выдвижение ими на первый план своих индивидуальных притязаний подрывало стабильность общин, угрожало самому их существованию. С другой стороны, сами эти формирующиеся полисы стремились поставить предел крепнувшему индивидуализму, ввести его в подобающие рамки.
Не случайно эпоха архаики стала для Эллады временем расцвета законодательной деятельности. В целом ряде полисов, причем не обязательно передовых в экономическом и политическом отношениях, были изданы первые своды писаных законов, которые вводили единые, обязательные для всех нормы поведения в рамках гражданского коллектива. Кстати, эти законы вводились отнюдь не «под натиском демоса», как иногда полагают (как мы видели, демос в VII–VI вв. до н. э. еще не играл значительной политической роли, к тому же его представители в массе своей тогда еще, безусловно, были неграмотными и вряд ли могли получить непосредственную пользу от появления письменных законодательных кодексов), а скорее именно для урегулирования межаристократических отношений, для предотвращения вспышек стасиса между знатными вождями (ср. Eder, 1986; Humphreys, 1991; Osborne, 1996, p. 189).
Трудно переоценить значение раннего греческого законодательства, приведшего на смену расплывчатым положениям устного обычного права четкий набор фиксированных и санкционированных полисом правовых норм. По сути дела, только с момента введения свода письменных законов в том или ином полисе можно говорить о том, что длительный процесс складывания его государственности завершился, что полис из протогосударства окончательно превратился в государство.
* * *
В какой мере вообще можно говорить о влиянии аристократических родов на политическую жизнь Греции, какова была их роль в архаических и классических полисах, в частности, в специально интересующих нас Афинах? Дать верный ответ на поставленные вопросы было бы, на наш взгляд, чрезвычайно важно, поскольку это позволит пролить свет на ряд принципиальных особенностей древнегреческого социума.
В ходе исследований, проводившихся на протяжении многих десятилетий, выявился ряд фактов, которые можно считать на сегодняшний день твердо установленными. Так, неоспоримо, что в эпоху ранней архаики, по VII в. до н. э. включительно, руководящая, определяющая роль в Афинах всецело принадлежала аристократическим родам. Заменив собою (очевидно, в основном мирным, постепенным путем) власть ранних афинских басилеев, аристократическое правление в Афинах не вылилось в господство одного знатного клана (как Бакхиады в Коринфе), а приобрело форму соперничества различных группировок знати. Ситуация в Аттике осложнялась еще и тем, что на закате микенской эпохи, в период дорийского нашествия, она стала прибежищем для многих представителей ахейской знати Пелопоннеса, изгнанных дорийцами. Иммигранты сразу заняли в Афинах влиятельное положение: именно из их среды выдвинулась последняя афинская царская династия – Медонтиды (Кодриды), а также столь известные роды, как Писистратиды, Филаиды, Саламинии, а по некоторым сведениям (Павсаний. II. 18. 8–9) – и Алкмеониды.
История ранней афинской аристократии неразрывно связана с проблемой, которую представляет толкование термина «евпатриды», применяемого традицией к этой аристократии. Эта проблема пока не нашла однозначного и убедительного решения. Характерно, что термин «евпатриды» является чисто афинским, к аристократии других полисов он, насколько можно судить, не применялся. Положение осложняется еще и тем, что в Афинах, по всей очевидности, был и отдельный аристократический род, называвшийся Евпатридами; к этому роду долгое время исследователи относили Алкивиада, хотя теперь от этого в основном отказались. Известный русский эпиграфист А. В. Никитский высказывал предположение, что к этому же роду принадлежал законодатель Драконт (Никитский, 1919). Ясно, что все это вызывает определенную путаницу: порой из сообщений источников трудно понять, где речь идет о «сословии» (ethnos) евпатридов, а где – о роде (genos) Евпатридов.
В подобных условиях любое предположение, на наш взгляд, может иметь лишь гипотетический характер. Абсолютно не претендуя здесь на то, чтобы высказать какую-то самостоятельную точку зрения по этому вопросу (тем более что это не имеет принципиального значения для непосредственно интересующей нас проблематики), отметим лишь, что нам представляются стоящими ближе к истине те исследователи (Sealey, 1976; Arnheim, 1977), которые видят в евпатридах не автохтонную знать и не локальных вождей, а собственно афинскую, городскую аристократию в противоположность знати аттических местечек (ср. Bekker Anecd. I. 257: евпатриды – те, кто живет в самом городе-asty, имеет отношение к царскому роду и осуществляет попечение о святынях). Иначе оказывается непонятным, каким образом явно не-автохтонные Филаиды и Писистратиды могли иметь в VII в. до н. э. евпатридский статус, очевидный из того, что их представители (Писистрат в 669/8, Мильтиад в 664/3 и 659/8 гг. до н. э.) занимали пост архонта-эпонима.
