Это десятилетие Писистрат провел в активных действиях. Мы встречаем его то неподалеку от Аттики, в городе Эретрия на Эвбее, то на северном побережье Эгейского моря, где он собственными силами (видимо, с ним ушло в изгнание определенное число сторонников) осуществлял колонизационные акции, осваивая территории, богатые месторождениями серебра. И действительно, если опальный тиран желал реванша, больше всего ему были теперь необходимы материальные средства, чтобы навербовать контингент воинов-наемников. И еще он, конечно, нуждался в верных друзьях. Таковые у него тоже нашлись – очевидно, в силу межполисной аристократической солидарности. Когда на одиннадцатый год изгнания тиран ощутил, что он в силах вновь попытаться достигнуть успеха и начал из Эретрии готовить вторжение на территорию Аттики, в его распоряжении были немалые силы: среди тех, кто взялся поддержать его притязания на власть, мы обнаруживаем и фиванцев, и эретрийцев, и аргивян, и – специально оговаривают источники – наксосского аристократа Лигдамида.
Этот пестрый, «интернациональный» отряд, состоявший частью из наемников, частью из добровольцев, в 546 г. до н. э. высадился в районе Марафона. Выступившее ему навстречу из Афин полисное ополчение было разбито в сражении. Так Писистрат в третий раз, и теперь уже окончательно, овладел властью в афинском полисе.
Можно с уверенностью утверждать, что афинская аристократия на этот раз пострадала сильнее, чем при первом и втором приходах Писистрата к власти. Так, пришлось уйти в изгнание Алкмеонидам во главе с Мегаклом, а ведь именно этот род до сих пор был главным препятствием для упрочения тирании. Впрочем, то был сознательный выбор Алкмеонидов. Похоже, что Писистрат никого насильно из полиса не изгонял, но многие представители знати, тяготясь режимом единоличной власти, сами покидали Афины и Аттику. Именно это говорит Геродот (История. VI. 35), в частности, о тогдашнем лидере рода Филаидов – Мильтиаде, сыне Кипсела. Его решение отправиться на Херсонес Фракийский было вполне добровольным. Скорее всего, то же следует сказать и о единоутробном брате Мильтиада – Кимоне, сыне Стесагора (будущем трехкратном олимпийском победителе), который при тирании тоже оказался в изгнании (Геродот, История. VI. 103). Как бы то ни было, полоса вооруженных смут в полисе была надолго пресечена.
* * *
Отзывы античной традиции о тирании Писистрата могут показаться парадоксальными и даже удивительными, если учесть, что в целом полисная идеология классической эпохи тиранов отнюдь не жаловала. Перед нами – серия панегириков, рисующих образ «идеального правителя». И характерно, что исходят они отнюдь не от апологетов тирании (ни Геродот, ни Аристотель таковыми не являлись). Насколько можно судить, перед нами – отражение в высшей степени благоприятной для Писистрата народной, фольклорной традиции, в которой на конкретное историческое лицо оказался наложен архетип «доброго царя», защищающего простых людей от произвола знати.
Какова же основа этой чрезвычайно устойчивой фольклорной традиции, переборовшей даже неприязнь граждан демократического полиса к тирании? Иными словами, какие реалии эпохи тирании стоят за процитированными похвалами? Во-первых, Писистрат, насколько можно судить, не отменил ни законов Солона, ни в целом «солоновской конституции», более того, не внес в нее сколько-нибудь серьезных изменений. По-прежнему собиралось народное собрание, функционировали Совет Четырехсот и Ареопаг, избирались должностные лица. Правда, как замечает Фукидид (VI. 54. 6), «тираны заботились лишь о том, чтобы кто-нибудь из их сторонников всегда занимал архонтские должности». Но добивались этого они не путем прямого и грубого диктата, а, следует полагать, через практику рекомендаций.
Во-вторых, социальным слоем, более всего выигравшим от тирании в Афинах, было, несомненно, среднее крестьянство. Кстати, именно в этой среде обычно складывается и бытует устная фольклорная традиции. Вразрез с вышесказанным, кажется, идет сообщение Аристотеля о том, что Писистрат взимал с крестьян десятину (подоходный налог в 10 %). Конечно, если он первый ввел в полисе такого рода подать, так сказать, изобрел ее e nihilo, вряд ли потомки сохранили бы о нем благодарную память (такие меры всегда бывают крайне непопулярными). Но как раз в этом позволим себе усомниться. Скорее всего, тиран просто «перевел на себя» те платежи, которые крестьяне ранее делали своим локальным лидерам-аристократам. Для него это стало источником значительных доходов, а положение крестьянства никак не ухудшилось. Очень может быть, что даже улучшилось, если допустить, что одновременно с «переадресовкой» подати она была снижена.
В «Афинской политии» приводится информация о ряде мер Писистрата, непосредственно направленных на улучшение положения крестьянства и приведших к росту экономики (Аристотель. Афинская полития. 16. 2–5). В том же контексте стоит и сообщение об учреждении разъездных судей (так называемых «судей по демам»), которые разбирали тяжбы между крестьянами прямо на местах. Ранее споры земледельцев разбирались локальными аристократическими лидерами, что способствовало укреплению власти этих последних над рядовым населением. Именно эту-то власть Писистрат и хотел подорвать. Теперь функция судей на самом низшем уровне переходила из рук глав знатных родов в руки полисного института; делался еще один шаг на пути освобождения демоса от авторитета евпатридов. Все это чрезвычайно способствовало консолидации полиса.
Опираясь на возросшее богатство Афин (и свое личное), тиран приступил к проведению весьма активной внешней политики, имевшей целью максимально повысить роль афинского полиса в Элладе, превратить его по возможности в ведущий центр греческого мира, с которым будут считаться все. Именно в это время, во второй половине VI в. до н. э., начался значительный подъем Афин (которые еще недавно были рядовым полисом) во всех сферах – политической, экономической, культурной. Безусловно, в этом сыграли немалую роль реформы Солона, эффект которых во всей своей полноте начал ощущаться лишь со временем. Но неправомерным было бы отрицать и заслуги Писистрата в этом «афинском рывке».
* * *
В 527 г. до н. э. Писистрат, мирно дожив до старости (Фукидид, История. VI. 54. 2; Аристотель, Афинская полития. 17. 1), умер естественной смертью. Настолько прочным было его положение и настолько значительной – его популярность, что власть без каких-либо проблем или кризисов автоматически перешла к его сыновьям Гиппию и Гиппарху (Писистратидам). Первый из них, собственно, унаследовал власть тирана (для закрепления своего статуса он лично занял в 526/525 гг. до н. э., то есть как только представилась возможность, должность архонта-эпонима). Гиппарх же стоял на второй позиции в государстве, отвечая, если выразиться современным языком, прежде всего за культурную политику.
Первоначально Гиппий стремился продолжать мягкую и гибкую политику отца, снискавшую ему народную любовь. Он пошел даже дальше Писистрата, приняв решение примириться с аристократами, когда-то боровшимися против основателя афинской тирании, а теперь по большей части проживавшими в изгнании. Судя по всему, именно в начале правления Гиппия эти аристократические семьи (Алкмеониды, Филаиды, Керики) получили возможность возвратиться на родину; более того, их лидеры и видные представители были демонстративно приближены ко двору тирана, получили возможность занимать высокие государственные должности, вплоть до должности архонта-эпонима. В 525/524 г. до н. э., сразу после Гиппия, эпонимом был Клисфен, глава рода Алкмеонидов. В 524/523 г. до н. э. эта должность досталась Мильтиаду из рода Филаидов (скорее всего, это будущий марафонский победитель), в 523/522 г. до н. э. – некоему Каллиаду, очевидно, из рода Кериков. После этого, в 522/521 г. до н. э., первым архонтом был поставлен сын тирана – Писистрат Младший. Могла даже создаться иллюзия возрождения традиционного аристократического режима, но только без присущих ему смут и при всеобщем согласии.
