Подобное благоденствие, однако, не могло продолжаться слишком долго. В 514 г. до н. э. ситуация в Афинах была взорвана дерзким заговором, организованным двумя аристократами из рода Гефиреев – Гармодием и Аристогитоном. Жертвой их выступления, имевшего место на празднике Панафиней, стал Гиппарх. Заговор 514 г. до н. э. очень хорошо отражен в источниках: о нем сообщают такие ранние и авторитетные авторы, как Геродот (VI. 55 слл.), Фукидид (VI. 53 слл.), Платон (Гиппарх. 229b слл.), Аристотель (Афинская полития. 18. 2 слл.), и некоторые из перечисленных свидетельств подробны и детальны. Парадоксальным образом все эти представители античной нарративной традиции не видят в убийстве Гиппарха практически никакой политической подоплеки и считают, что заговорщики действовали из чисто личных мотивов, мстя за нанесенную тиранами обиду. Это резко контрастирует с теми светлыми, исполненными достоинства образами Гармодия и Аристогитона – «тираноубийц» и «борцов за демократию», – которые запечатлелись в демократической афинской идеологии V в. до н. э. Их фигуры подверглись сильнейшей мифологизации, и впоследствии наиболее эрудированным ученым (Геродоту, Фукидиду, Аристотелю) приходилось – не из антидемократизма, а из обычной акрибии – разоблачать расхожие домыслы, указывая, в частности, что правящим тираном был не убитый заговорщиками Гиппарх, а Гиппий, что тирания не только не была ликвидирована их поступком, а, напротив, стала после этого более суровой и т. п.
Впрочем, полностью исключать наличие политических мотивов в заговоре Гармодия и Аристогитона все же нельзя. Во всяком случае, сам Гиппий, оставшийся в живых и сумевший вновь поставить ситуацию под свой контроль, явно считал опасность – не только для себя лично, но и для режима – весьма значительной. Хотя сами «тираноубийцы» погибли, репрессии, судя по всему, на этом не остановились. Вновь были изгнаны из Афин многие представители аристократии, в том числе Алкмеониды, в очередной раз удалившиеся в Дельфы. Вскоре после этого они во главе своих сторонников вторглись в Аттику, некоторое время силой удерживали местечко Липсидрий, но затем были оттуда выбиты.
Правление тирана приняло более жесткие формы, и он стал стремительно утрачивать популярность. Понимая это, Гиппий начал даже строить в прибрежном местечке Мунихия крепость, где бы ему можно было укрыться в случае какой-либо прямой угрозы. Однако крепость, судя по всему, так и не была достроена, поскольку события развивались быстрее, чем ожидал сын Писистрата. Благодаря интригам тех же Алкмеонидов, имевших влияние на дельфийское жречество, однозначно негативную позицию по отношению к афинской тирании заняла Спарта. В 510 г. до н. э. Гиппий был свергнут и изгнан из полиса спартанским войском во главе с царем Клеоменом I. Отметим, что гражданский коллектив Афин хотя не выступил активно против своего тирана, но и не поддержал его, а остался пассивным зрителем происходящего. Единственной силой, которая попыталась помочь Гиппию, была конница из дружественной ему Фессалии.
Таков был эпилог афинской тирании. После ее ликвидации в государстве вновь разгорелась межаристократическая борьба. Возвратившиеся с армией Клеомена евпатриды-«политэмигранты», похоже, «ничего не забыли и ничему не научились». Однако общество, в котором они жили, уже изменилось, как бы они ни старались этого не замечать. За годы тиранического режима рядовые граждане настолько эмансипировались от влияния знати, что были готовы к установлению демократии. Может быть, в этом и заключается главный итог правления Писистрата и Писистратидов.
Тема III. От архаики к классике: рождение афинской демократии и аристократическая элита
Лекция 7. Реформы Клисфена и изменение механизмов политического влияния
Итак, вторая половина архаической эпохи, особенно VI в. до н. э., была в Афинах «золотым веком» аристократии. Затем начинаются изменения: происходит постепенная элиминация политической роли афинской аристократии как социального слоя, достигающая логического конца в IV в. до н. э. Относительно точной датировки отдельных стадий указанного здесь процесса в антиковедении последних десятилетий произошли достаточно серьезные сдвиги. Если ранее отправной точкой для конца господства знатных родов признавалось законодательство Солона, а событием, завершившим переход власти от знати к демосу, – реформы Клисфена, то теперь очень многие исследователи указывают, что еще и на протяжении большей части V в. до н. э. аристократия продолжала играть в афинском обществе огромную роль, и подлинным рубежом, знаменующим радикальное ослабление этой роли, можно считать лишь Пелопоннесскую войну.
Безусловно, ни в коей мере нельзя недооценивать важности солоновских и в особенности клисфеновских нововведений (последние теперь станут предметом нашего основного внимания). Они оказали огромное влияние на складывание демократического афинского полиса. Но их непосредственное воздействие на аристократические роды заключалось не в абсолютном умалении значения последних, а скорее в изменении механизмов власти, используемых аристократами. В области этих механизмов начиная с Клисфена и в течение V в. до н. э. действительно произошли существеннейшие изменения, на которых следует остановиться подробнее.
Характерно, что именно представители знатных родов становятся первыми вождями демоса, когда тот как весомая сила выдвигается на политическую арену. Парадоксально, но факт: само формирование классической (в любом смысле слова) афинской демократии, в ходе своего развития оттеснившей древнюю знать на периферию общественной жизни, являлось во многом результатом волевых действий ряда аристократических по своему происхождению, положению, менталитету лидеров: Солона, Писистрата, Клисфена, Фемистокла, Перикла. Первоначальная апелляция к демосу была связана не с какими-то принципиальными «демократическими» убеждениями части аристократов, а со стремлением опереться на нового (и сильного) союзника в борьбе с соперниками; иначе говоря, она воспринималась как еще один механизм власти и влияния. Этот новый метод борьбы за власть доставлял отдельным аристократам сиюминутные выгоды, но в перспективе приводил к перетеканию властных полномочий из их рук к инициированным ими же демократическим институтам.
Здесь необходимо сделать одну оговорку. Иногда в исследовательской литературе можно встретить утверждение о том, что аристократия в архаической Греции была слоем консервативным, державшимся за старое, противившимся прогрессу, реформам, переменам и т. п. (например: Cerrato, 1985; Дворецкая, Залюбовина, Шервуд, 1993, с. 16–17). Утверждение это, в какой-то степени ставшее общим местом, как нам кажется, не имеет опоры в источниках. Перед нами неточность, но неточность вполне объяснимая. Подобного рода суждения об аристократии идут, насколько можно судить, еще от классической французской историографии прошлого столетия. В устах ее представителей они звучали вполне оправданно, поскольку обусловливались конкретнополитической ситуацией на их родине в предшествовавшую эпоху – в конце XVIII в., в годину Великой французской революции. В условиях того времени действительно аристократия в массе своей выступала решительной защитницей «старого режима»; если же отдельные ее представители (Лафайет, Мирабо, Филипп Эгалите) и оказывались участниками революционного движения, то лишь в рамках наиболее умеренного его крыла. Лидеры же наиболее радикальных течений (не только якобинцев, но даже и жирондистов) были все как один выходцами из «третьего сословия». Аристократия могла играть аналогичную консервативную и реакционную роль и в других исторических ситуациях Нового времени. Но во всех таких случаях это была, как правило, уже разлагающаяся аристократия, озабоченная только сохранением собственных привилегий и не желающая ни с кем их делить.
