Видную (пожалуй, наиболее видную) роль в политической жизни Афин первых лет V в. до н. э. продолжала играть группировка, ориентировавшаяся на Алкмеонидов. Клисфена в это время, судя по всему, не было уже в живых, и его сторонников возглавлял, как можно утверждать с наибольшей степенью уверенности, его родственник по женской линии Ксантипп (впоследствии – отец Перикла). Алкмеонидов тоже нельзя причислить к решительным противникам Персии. Их позиция по отношению к Ахеменидской державе может быть охарактеризована скорее как умиротворительная. Имея давние и выгодные связи с Востоком, Ахемениды отнюдь не были расположены ссориться с крупнейшим в этом регионе центром силы. Поэтому они в принципе могли идти на коалиции с группировкой Гиппарха, сына Харма, но лишь до определенной черты. Прежде всего последователи Клисфена ни в коем случае не потерпели бы реставрации Гиппия в Афинах.
К тому же, помимо «персидского вопроса», весьма животрепещущим в афинской внешней политике оставался вопрос об отношениях со Спартой. В период клисфеновских реформ два сильнейших в Балканской Греции государства находились на грани войны, а временами даже переходили за эту грань. И в дальнейшем афино-спартанские отношения некоторое время не могли нормализоваться. Носителями антиспартанских настроений по преимуществу были Алкмеониды, и в этом они не могли найти общего языка с группировкой Гиппарха. Дело в том, что спартанцы помирились с Гиппием и даже одно время вынашивали планы возвращения его в Афины.
Еще одна политическая группировка, которая на протяжении 490-х гг. до н. э. только начинала формироваться, но уже сразу заявила о себе как о влиятельной силе, возглавлялась молодым перспективным политиком Фемистоклом. Первоначально Фемистокл был близок к Алкмеонидам, однако затем отошел от них. Причинами этого были, во-первых, безусловно, его личные амбиции, нежелание оставаться на заднем плане, во-вторых же, примиренческая позиция Алкмеонидов по отношению к Персидской державе. Фемистокл, очевидно, чутко уловивший настроения широких масс демоса, осознал, что эта позиция будет становиться все более непопулярной, и возглавил ту часть гражданского коллектива, которая была настроена по отношению к персам особенно непримиримо. Что же касается Спарты, то с ней Фемистокла тоже ничего не связывало. Избрание этого политика архонтом-эпонимом на 493/492 г. до н. э. со всей убедительностью продемонстрировало, что теперь с ним нельзя уже было не считаться.
Итак, внутриполитическая жизнь в первые годы молодой афинской демократии была предельно интенсивной и напряженной. При этом не может не броситься в глаза, что главные вопросы, встававшие на «повестку дня», относились вопреки достаточно распространенному мнению отнюдь не к форме правления (крайне затруднительно было бы отыскать в Афинах этого времени принципиальных, «идейных» сторонников демократии, олигархии и т. д.). Главными аспектами борьбы были, с одной стороны, межличностное противостояние крупнейших политических лидеров, в начале V в. до н. э. происходивших еще, как и прежде, исключительно из среды аристократической элиты, а с другой стороны – дискуссия по поводу выбора внешнеполитических ориентаций (главными здесь были, повторим, вопросы о modus vivendi с Персией и Спартой).
В такой-то обстановке, в высшей степени напряженной и от года к году осложняющейся, в афинской политической жизни неожиданно появилось и сразу властно заняло лидирующую позицию новое действующее лицо – точнее, «хорошо забытое старое». Это был Мильтиад. О сложных перипетиях его яркой биографии мы подробно писали в другом месте (Суриков, 2005, с. 270–324). А здесь упомянем лишь о том, что Мильтиад, знатнейший аристократ, выходец из афинского рода Филаидов, был перед этим на протяжении длительного времени тираном на полуострове Херсонес Фракийский. В 493 г. до н. э. его изгнали оттуда персы, и он прибыл в Афины, возвратился на родину после почти тридцатилетнего отсутствия.
Каким-то странным гостем из далекого, полузабытого прошлого должен был представляться Мильтиад своим согражданам. С тех пор, как он молодым еще человеком отправился на Херсонес, в Афинах произошло множество важнейших событий, в корне изменивших весь облик государства: изгнание Гиппия и ликвидация тирании, реформы Клисфена, установление демократии… А теперь по афинским улицам ходил живой тиран, наверняка вызывавший неподдельный интерес у всех, кто его видел.
Афины стали совсем иными – а Мильтиад остался все тем же. Нет сомнения, что он не слишком-то уютно чувствовал себя в новых политических условиях. Давно уже не было в живых большинства его сверстников, тех, с кем он начинал свою карьеру (только где-то далеко, при дворе Дария, по-прежнему подвизался престарелый Гиппий); в городе боролись друг с другом молодые политики, годившиеся ему в сыновья, – Фемистокл, Ксантипп. И властно распоряжался судьбами всех начинаний в государстве набирающий силу демос. Вот с этим Мильтиаду было труднее всего смириться: с тем, что отныне не узкая прослойка аристократов, подобных ему самому, по своему произволу определяет и направляет всю общественную жизнь, что в условиях демократии необходимо в любом деле считаться с мнением рядовых граждан. Это ему было просто непонятно. Однако, хотел он того или не хотел, приходилось сообразовываться с изменившейся обстановкой: другого выхода просто не было.
Уже вскоре Мильтиад становится одним из самых влиятельных афинских политиков (ср. Аристотель, Афинская полития. 28. 2), а может быть, и просто самым влиятельным, затмив и отодвинув на второй план всех остальных участников политической борьбы. Он был избран стратегом и, судя по всему, впоследствии переизбирался, коль скоро в 490 г. до н. э. он тоже занимал эту должность.
В силу каких причин Мильтиаду удалось столь быстро набрать такую большую силу, стать едва ли не лидером полиса, определявшим основные направления его политики? Разумеется, здесь сыграл свою роль ряд факторов различного характера. Не остались без последствий те обстоятельства, что он принадлежал к знатнейшему роду, издавна принимавшему активное участие в общественной жизни Афин, и тем самым уже включался в состав самого высшего слоя политической элиты; что он привез с собой из Херсонеса обильные богатства; что он обладал большим опытом государственной деятельности. Все это так, но были ведь и факторы, напротив, препятствовавшие усилению позиций Мильтиада. Его «тираническое» прошлое (включая, между прочим, былую близость к Писистратидам), что бы там ни говорить, должно было без энтузиазма восприниматься большинством гражданского коллектива. Процесс он выиграл, но определенное пятно на его репутации не могло не остаться. К тому же не столь уж давно родственник Мильтиада Исагор зарекомендовал себя совсем уж с негативной стороны и был объявлен государственным преступником. Род Филаидов в целом не был замечен в особых симпатиях к демократии, и на Мильтиада сказанное в полной мере распространяется.
Наверное, должны были сформироваться особые предпосылки для того, чтобы лицо с такими характеристиками, как Мильтиад, оказалось не только приемлемым, но и желательным для лидерства. Судя по всему, так оно и было. Под влиянием в первую очередь внешних причин в Афинах к концу 490-х гг. назрел кризис той политической линии, которую еще со времен Клисфена проводили Алкмеониды и главными составляющими которой были напряженность в отношениях со Спартой и по возможности примирительная позиция в персидском вопросе. Происходил пересмотр многих недавно сформировавшихся стереотипов; не исключено, что даже на деятельность лаконофила и консерватора Исагора стали смотреть несколько иначе.
