Характерно, что свергали и изгоняли Писистрата враждебные ему аристократы, а возвращаясь, он всякий раз в той или иной мере апеллировал к демосу. Демос и в дальнейшем оставался его союзником Впрочем, в «нормальных» условиях политической жизни VI в. до н. э. демос, как правило, не играл определяющей и самостоятельной роли, идя в кильватере соперничающих аристократических группировок.
Деятельность Клисфена стала очередным этапным событием в афинской истории. Повторим, однако, что непосредственное воздействие преобразований этого реформатора на общественную жизнь полиса заключалось отнюдь не в ликвидации политической роли аристократии, а скорее в существенном изменении механизмов власти, использовавшихся ее представителями. Новые механизмы уже не обеспечивали, как прежде, безусловного обладания властью для аристократии, поскольку не являлись ее исключительной прерогативой.
Равновесие сил между аристократией и демосом, как мы отмечали выше, было нестабильным. Чаша весов постоянно смещалась на одну сторону – на сторону демоса. На рубеже 460-х – 450-х гг. до н. э. в полисе был проведен еще ряд реформ демократического характера: лишение Ареопага части его функций, введение мистофории, переход к тайному голосованию в дикастериях, дальнейшая активизация деятельности экклесии, увеличение роли жребия в политической жизни и т. п. Все это вело к постепенному, но неуклонному вытеснению аристократов из политики, которое в основном завершилось к концу V в. до н. э. Можно говорить также и об определенном «растворении» аристократии в массе демоса. Последней каплей, переполнившей чашу, стала Пелопоннесская война – конфликт, вызвавший к жизни совершенно новый, невиданный ранее этос, в корне чуждый «рыцарской» системе ценностей старинной знати. Не случайно самая жестокая критика изменений в менталитете, порожденных войной, исходит из уст Фукидида, человека исключительно «благородного» происхождения. Многие представители уже и без того не столь многочисленной аристократии были физически уничтожены, другие (подобно Алкивиаду) сбились на политический авантюризм. На смену им приходило «поколение демагогов».
Еще один момент заслуживает быть отмеченным. Р. Сили во многом справедливо считает реформы Клисфена в конце VI в. до н. э. победой городских аристократических родов над локальными аттическими (Sealey, 1960). И в дальнейшем, вплоть до пресловутой Пелопоннесской войны, тон в политической жизни задавала именно блестящая столичная знать; выходцы из сельских демов в кругу высшей элиты были редчайшими исключениями (пожалуй, кроме Фемистокла, некого больше и назвать). К концу столетия положение принципиально изменилось. Видные деятели этого времени, судя по демотикам, имели уже внеафинское происхождение. Впервые эта тенденция проявилась в полную силу в связи с переворотом Четырехсот, все лидеры которого происходили не из городских демов. В следующем столетии та же тенденция получила дальнейшее развитие: уже значительное большинство влиятельных политиков этого времени были выходцами из сельских демов. Разумеется, граждане, о которых идет речь, давно уже реально имели резиденцию в городе и не могут считаться настоящими «сельскими жителями». Тем не менее все они с точки зрения своей генеалогии явно принадлежали к кругу рангом пониже, чем лидеры полиса в V в.
* * *
Нельзя сказать, что эволюция демократического устройства в Афинах была простой и прямолинейной. После отражения нашествия Ксеркса в 480–479 гг. до н. э. радикализация демократии почти на два десятилетия приостановилась, более того, процесс даже временно приобрел обратное направление. Представитель знатнейшего (и, кстати говоря, издревле консервативно настроенного) аристократического рода Филаидов Кимон, в течение 470-х – 460-х гг. до н. э. стоявший фактически у руля государства и пользовавшийся огромным влиянием по причине своих славных побед в греко-персидских войнах, отнюдь не был сторонником увеличения роли демоса в жизни полиса. Ему куда больше по душе было жесткое государственное устройство Спарты, основанное на дисциплине и безоговорочном подчинении рядовых граждан властям. Кимон имел совершенно справедливую репутацию главного афинского лаконофила.
Следует сразу подчеркнуть: в корне неверно было бы считать Кимона принципиальным олигархом и врагом демократии. Нет, демократия умеренная, демократия «клисфеновского» типа его вполне устраивала. А вот идти дальше нее он действительно не считал ни нужным, ни возможным. Отношение Кимона к демосу было проникнуто духом патернализма: лидер и его окружение проявляют демонстративную филантропию, оказывают «благодеяния» простонародью, а это последнее из благодарности послушно следует воле своих вождей. Вполне естественно, что в годы лидерства Кимона никаких реформ демократического характера в Афинах не проводилось.
Кимона всячески поддерживал Совет Ареопага. Этот древний аристократический орган, чей «золотой век», казалось бы, остался в далеком прошлом, сумел возродить и укрепить свое положение, достойно проявив себя в тяжелую годину персидской опасности: в частности, именно ареопагиты пресекли панику и организовали эвакуацию жителей из Афин, когда Ксеркс в 480 г. до н. э. приближался к городу. После этого, воспользовавшись возрастанием своего авторитета, Ареопаг присвоил себе ряд важных политических функций, ранее ему не принадлежавших или, во всяком случае, давно уже им фактически не использовавшихся. Так, он стал проводить проверки (докимасии) граждан, избранных на государственные должности, принимать отчеты (эвтины) у магистратов по истечении срока их полномочий, судить тех должностных лиц, отчеты которых оказывались неудовлетворительными. Совокупность происшедших в общественной жизни изменений, бесспорно, следует оценить как «шаг назад» в эволюции афинской демократии, ослабление радикальных тенденций и укрепление аристократического элемента в государственном устройстве.
В целом по мере демократизации афинского полиса представители знатных аристократических родов, к числу которых относился Кимон, оказывались во все более непростой для себя ситуации. Демос, особенно после Марафонской победы, властно брал в свои руки бразды правления; увеличивалась роль беднейших, наиболее радикально настроенных слоев гражданского населения, то есть тех людей, которые уже в силу самой природы вещей поглядывали на аристократов с подозрением, видя в них потенциальных врагов. Кто-то из членов знатной элиты смог (да и то до поры до времени) приспособиться к новым политическим условиям, выступая в роли вождей-простатов простонародья. Кимону (как в свое время его отцу Мильтиаду) такая линия была в целом чужда. Встав во главе полиса, он относился к демосу скорее покровительственно, несколько свысока, хотя и без олигархической неприязни. Политическим идеалом Кимона всегда была Спарта. Он поддерживал с ней самые тесные контакты, слыл главным афинским лаконофилом. Спартанцы уважали Кимона, и он платил им взаимностью.
В области механизмов политической власти Кимон может считаться прямым предтечей Перикла. Ему удалось в условиях демократии на довольно длительный период стать фактически единоличным «неформальным лидером» государства, пользовавшимся всеобщим авторитетом, и впоследствии это – но только на протяжении еще более продолжительного хронологического отрезка – повторил Перикл. Обратим внимание на то, что и институциональное оформление власти обоих было одинаковым: как тот, так и другой «первый гражданин» год за годом бессменно занимали должность стратега и, опираясь на это, проводили свою политику. А между тем подобный механизм, вообще говоря, отнюдь не очевиден: ведь стратеги изначально по своим функциям – чисто военные магистраты, а не какое-то «правительство» полиса со всеобъемлющими полномочиями. Приблизительно до 480 г. до н. э. не они, а скорее архонты определяли политическую линию государства. Равным образом в IV в. до н. э. их роль снова снизилась, они отодвинулись на второй план по сравнению с «риторами»-демагогами. А промежуточный этап, период Пентеконтаэтии и Пелопоннесской войны, – воистину «время стратегов». И первым государственным деятелем, в широких масштабах пользовавшимся этим институциональным механизмом, был именно Кимон.
