Характерно свидетельство Плутарха (Никий. 8) об отношении сограждан к клеоновской буффонаде: «Афиняне больше смеялись, чем верили, ведь они вообще охотно шутили над его легкомыслием и сумасбродством. Как-то раз, говорят, было созвано народное собрание, и народ долгое время сидел на Пниксе в ожидании Клеона. Наконец тот пришел с венком на голове и предложил перенести собрание на завтра. „Сегодня мне некогда, – сказал он, – я собираюсь потчевать гостей и уже успел принести жертву богам“. С хохотом афиняне встали со своих мест и распустили собрание».
Итак, афинские граждане, вместо того, чтобы дать решительный отпор выходкам Клеона, потешались над этими выходками и тем самым, по сути, поощряли их. Более того, посмеявшись, они затем… дружно голосовали за меры, которые предлагал «кожевник». Очевидно, чем-то он был симпатичен демосу. Наверное, он был просто ближе, понятнее простому народу, чем Аристид, Кимон или Перикл. Те стояли над толпой, пытались поднять ее до своего уровня. А Клеон был, что называется, «своим в доску». Он, напротив, опускался до уровня толпы, говорил на ее языке. Бесспорно, авторитет Клеона у низших слоев гражданского коллектива был вызван еще и тем, что все инициативы этого деятеля были пронизаны откровенным популизмом.
Невозможно усомниться в том, что Клеон, при всей деструктивности его действий, был весьма ярким явлением афинской истории последней трети V в. до н. э. Интересно было бы написать его подробную биографию, но это, к сожалению, не представляется возможным ввиду состояния источниковой базы. Более или менее освещены, да и то фрагментарно, лишь несколько последних лет его жизни и деятельности. Мы понятия не имеем даже, когда он родился, начал ли свою общественную деятельность человеком молодым или уже не очень. А ведь это тоже немаловажно – знать, выдвинулся ли после Перикла на первый план начинающий, перспективный политик или гражданин зрелых лет, но при «афинском олимпийце» не имевший возможности полноценно проявить себя в полисе.
Впрочем, судя по всему, Клеон все-таки начал свою карьеру еще при жизни Перикла, заняв по отношению к нему, очевидно, положение своеобразного «оппозиционера слева», поборника более радикальной демократии. Возможно, его след читается в известных судебных процессах, развернувшихся в конце 430-х гг. до н. э. против лиц из окружения Перикла. Относительно одного из этих процессов – суда над философом Анаксагором – сказанное вроде бы даже подтверждается источниковым материалом. Диоген Лаэртский (II. 12), ссылаясь на автора II в. до н. э. Сотиона, указывает, что «обвинял его (Анаксагора. – И. С.) Клеон и обвинял в нечестии – за то, что он называл солнце глыбой, огненной насквозь». Но, с другой стороны, тут же Диоген приводит и иную точку зрения, восходящую на этот раз к Сатиру – еще одному эллинистическому писателю: «К суду его привлек Фукидид, противник Перикла (т. е. Фукидид, сын Мелесия. – И. С.), и не только за нечестие, но и за персидскую измену».
Как объяснить это расхождение – не вполне понятно. Например, Ф. Шахермайр, специально занимавшийся данным вопросом (Schachermeyr, 1968, S. 55–56), считал, что две версии можно примирить, если признать, что имел место недолговременный тактический союз между Фукидидом (только что вернувшимся из изгнания остракизмом) и набиравшим силу Клеоном, союз, заключенный с одной целью – попытаться «свалить» Перикла. Последнего, занимавшего позицию «центриста» в политике, можно было ниспровергнуть только объединенными усилиями обоих «флангов» – консервативных аристократов и радикальных демагогов. В подобной точке зрения есть много гипотетического, но в принципе она может быть принята. Во всяком случае, выступление Клеона против видного философа и ученого, пользовавшегося репутацией «вольнодумца», вполне согласуется с его мировоззрением, как он его излагает (в передаче Фукидида, III. 37. 3–4): «…Необразованность при наличии благонамеренности полезнее умственности, связанной с вольномыслием. Действительно, более простые и немудрящие люди, как правило, гораздо лучшие граждане, чем люди более образованные. Ведь те желают казаться мудрее законов… а государству их умствование обычно приносит вред».
Ну а после смерти «афинского олимпийца» «кожевник» всерьез вознамерился играть «первую скрипку» в общественной жизни полиса. Справедливости ради следует отметить, что во многих отношениях Клеон являлся скорее не «анти-Периклом», а, как ни парадоксально, «Периклом, доведенным до абсурда». У него, по известной пословице, часто было на языке то, что у Перикла оставалось на уме. Или, точнее, он озвучивал те же идеи и лозунги, что и Перикл до него, но только делал это настолько более откровенно и менее дипломатично, что слова его начинали уже звучать одиозно.
Характерный пример. Взаимоотношения между столицей Архэ и союзными городами не только недоброжелатели Афин, например, коринфяне (Фукидид, История. I. 124. 3) определяли как тиранию. В самом афинском полисе те государственные деятели, которые мыслили трезво и смотрели на мир без розовых очков, понимали ситуацию не иначе. Среди этих людей были и Перикл, и Клеон. Но посмотрим, как тот и другой оформляют свои мысли. Перикл (Фукидид, История. II. 63. 2): «Ведь ваше владычество подобно тирании, добиваться которой несправедливо, отказаться же от нее – весьма опасно». Клеон (Фукидид, История. III. 37. 2): «Не забывайте, что ваше владычество над союзниками – это тирания, осуществляемая против воли ваших подданных, которые злоумышляют против вас. Они повинуются вам отнюдь не за то, что вы угождаете им себе во вред. На их дружбу вы не можете рассчитывать: они подчиняются лишь уступая силе». Сказано, в сущности, одно и то же, но насколько более однозначно, резко и жестко это сказано у Клеона!
Главным же отличием Клеона от Перикла (если говорить об отличиях не количественных, а качественных, принципиальных) представляется нам более решительная тактика военных действий. Оборонительная тактика Перикла, принятая им с самого начала Пелопоннесской войны, в какой-то степени оправдала себя: она позволила не дать Спарте сделать войну «блицкригом», закончить ее быстрой победой над Афинами в генеральном сражении. Но это же тактическое решение заводило войну в тупик, оказывалось в конечном счете неэффективным. После смерти Перикла какое-то время действия сторон в основном оставались прежними. Однако со временем как у спартанцев, так и у афинян (особенно у последних) начали проявляться стремление к более активному ведению войны, поиск каких-то принципиально новых, нетривиальных ходов, которые позволили бы переломить ситуацию. В целом представляется вполне очевидным, что именно Клеон (а кто еще?) был человеком, стоявшим за изменениями, которые постепенно начали происходить в афинской тактике.
* * *
Единоличным лидером полиса, однако, Клеону долгое время не удавалось стать, поскольку у него был достойный соперник – второй протагонист афинской политической жизни тех лет, человек не просто иного, а, если судить по свидетельствам источников, прямо противоположного склада ума, характера, образа действий. Речь идет о Никии.
Нарративная традиция о Никии достаточно обильна. Прежде всего необходимо отметить, что его личность и деятельность весьма подробно освещены в «Истории» Фукидида. Без преувеличения можно сказать, что Никий выступает в качестве одного из главных действующих лиц этого труда, что, разумеется, обусловлено его реально значительной ролью в Пелопоннесской войне. Завершая рассказ о деятельности Никия его гибелью на Сицилии, Фукидид дает ему общую характеристику – одну из самых известных и самых парадоксальных во всей «Истории», неоднократно привлекавшую внимание исследователей и становившуюся предметом дискуссий: «Такие и подобные соображения и были причиной казни Никия, меньше всего из эллинов моего времени заслуживавшего столь несчастной участи, ибо он в своем поведении всегда следовал добрым обычаям» (Фукидид, История. VII. 86. 5).
