Мало какая работа, посвященная политической истории Древней Греции, обходилась без упоминания о «партиях». В наши дни так прямолинейно, пожалуй, уже никто давно не пишет. Даже в отечественной науке, где двухпартийный стереотип держался особенно долго, ныне, конечно, невозможны высказывания типа тех, которые в свое время делал С. Я. Лурье, утверждавший, что уже в середине VI в. до н. э. в Афинах «формируются настоящие большие политические партии» (Лурье, 1929, с. 100). Но полностью ли преодолены устаревшие взгляды? Нет, скорее они перешли в латентную фазу. Не говоря уже о том, что двухпартийная схема по-прежнему тиражируется в учебниках, она и в серьезной исследовательской литературе продолжает – пусть в смягченном виде – свою долгую жизнь. Просто теперь предпочитают говорить не о партиях демократов и олигархов, а о демократической и олигархической тенденциях, о консервативной и радикальной тенденциях, об олигархической оппозиции демократии в Афинах V в. до н. э. и т. п.
Автору этих строк уже приходилось излагать свой взгляд по особенностям политической жизни в афинском полисе классической эпохи, в частности, по вопросу о «партиях» (наиболее подробно: Суриков, 2006, с. 303 слл.). Поэтому здесь ограничимся самым кратким суммированием тезисов, аргументировавшихся нами ранее.
Имели ли политические группировки античной Греции, в частности, классических Афин, какие-либо из признаков партии? Во-первых, о признаках внешнего, организационного характера вообще не может идти речи. Ни у одной афинской группировки, разумеется, не было ни устава, ни фиксированного членства, ни аппарата. Переходим к признакам более существенным. Политические группировки, о которых идет речь, опирались не на какие-либо принципиальные идейные убеждения, а на более личностную (семейную, локальную) основу, на связи и соперничество отдельных элитных групп (в V в. до н. э. – еще аристократических, в IV в. до н. э. – образовывавшихся вокруг «новых политиков») и их окружения. Уже из этого вытекает несравненно более значительная роль личного фактора в классической полисной политике, чем в наши дни. Коль скоро группировка создавалась вокруг того или иного конкретного «харизматического лидера», то с его исчезновением с политической арены по той или иной причине сама группировка прекращала свое существование – либо модифицировалась, порой до неузнаваемости (если появлялся новый лидер, который, впрочем, чаще всего являлся сыном или родственником предыдущего), либо вливалась в состав другой.
Ключевым вопросом политической борьбы было, насколько нам представляется, отнюдь не социально-политическое устройство (аристократия, демократия, олигархия, тирания и т. п.). Кстати, в V в. до н. э. аристократы, насколько известно из источников, стояли во главе всех группировок, в том числе и тех, которые в современной историографии принято определять как демократические. А строго говоря, такие понятия, как «демократическая группировка», «олигархическая группировка» (даже если не употреблять слова «партия»), на наш взгляд, являются не вполне корректными и модернизирующими ситуацию. Политическая борьба была значительно более конкретно-ситуативной, и основные конфликты происходили не по поводу идеологических абстракций, а в результате несогласия по совершенно определенным, близким и понятным для основной массы граждан вопросам.
Далее, политические группировки в афинском полисе V–IV вв. до н. э. не имели массового характера и функционировали в кругу политической элиты, а не среди широких слоев рядового гражданства. Таким образом, и этому критерию, необходимому для партии, они не могут удовлетворить. Наиболее распространенным типом группировки, который, кстати, как раз в течение V в. до н. э. постепенно получал политическое оформление, была гетерия – объединение нескольких десятков граждан вокруг «харизматического лидера» (гетерии и назывались обычно по имени своего лидера, «гетерия такого-то»). В силу вышесказанного гетерий не могло не быть достаточно много, как много было в Афинах амбициозных, стремящихся к той или иной ступени власти политиков. Ни малейшего сходства с типичной для современности политической системой, базирующейся на нескольких крупных партиях, мы не находим. Очередной аргумент против двухпартийной схемы «демократы – олигархи»! В конкретных ситуациях малые политические группы могли объединяться в коалиции. Но, во-первых, эти коалиции были крайне непрочными и вновь распадались, как только преследуемая ими цель оказывалась достигнутой. Во-вторых, даже и коалиционные объединения не могли похвастаться большим количеством участников. Альянс нескольких группировок в сумме давал несколько сотен граждан, что было явно недостаточно для того, чтобы обеспечить нужный результат в каком бы то ни было голосовании.
Наконец, каковы были главные задачи политических группировок в классических Афинах? Судя по замечанию Фукидида (VIII. 54. 4), говорящего о гетериях конца V в. до н. э., в период мирной политической борьбы главными функциями этих объединений были взаимопомощь на выборах и взаимная защита членов в судебных процессах. Предвыборная борьба стоит на первом месте также и в деятельности любой современной политической партии. А вот в судебной практике ныне, естественно, никакое партийное вмешательство отнюдь не приветствуется. Отметим еще, что афинские группировки сохраняли еще и некоторые весьма архаичные функции, которые в нашем современном понимании не имеют отношения к политике. Так, сравнительно недавно О. Меррей справедливо сконцентрировал внимание на ранее остававшемся несколько в тени, но тем не менее очень важном аспекте деятельности гетерий – на организации и проведении симпосиев, которые в рассматриваемую эпоху были не только одним из способов аристократического проведения досуга, но и имели еще в значительной степени политическую окраску (Murray, 1990).
В кризисной обстановке гетерии могли прибегать к действиям более радикального характера, прямо влияя на ход событий. Они сыграли, в частности, ведущую роль в период олигархических переворотов Четырехсот (411 г. до н. э.) и Тридцати (404 г. до н. э.). На практике усиление их роли выражалось в следующем. Во-первых, происходила резкая интенсификация их деятельности. Во-вторых, гетерии объединялись, дабы создать весомый политический альянс. Так, в 411 г. до н. э. Писандр «обошел» гетерии, убедив их объединиться (Фукидид, История. VIII. 54. 4); в 404 г. до н. э. объединяющей силой послужила созданная гетериями коллегия эфоров, добившаяся примирения ради «общего дела» даже враждующих между собой группировок (гетерии Крития и гетерии Фидона, см. Лисий. XII. 54–55). В-третьих, осуществлялся переход к «неконституционным» методам, порой – к прямому насилию (ср. Фукидид, История. III. 82. 8). В частности, незадолго до переворота Четырехсот были убиты демагог Андрокл и ряд других лиц (Фукидид, История. VIII. 65). Цель всех этих действий очевидна – прямо взять власть в свои руки.
Однако вышесказанное относится, подчеркнем, именно к периодам жестокого кризиса. Прямые и радикальные действия гетерий имели место на последнем этапе Пелопоннесской войны, в очень тяжелые во внутри– и внешнеполитическом отношениях времена. Весь же предыдущий, достаточно длительный хронологический отрезок был с интересующей нас точки зрения периодом мирной политической жизни, когда группировки держались вполне в рамках закона. К тому же гетерии конца V в. до н. э. были организациями подрывными по самому своему существу, оппозиционными по отношению к существующему государственному устройству, нацеленными на его свержение. Потому-то они и совершали, причем вполне сознательно, действия дестабилизирующего характера, а порой – и прямо кощунственные (как, например, повреждение герм в 415 г. до н. э.). А на протяжении большей части столетия политические группировки, противостоя друг другу, проявляли при этом большую гражданскую ответственность и все в равной мере были заинтересованы в сохранении стабильности полиса. Борьба протекала порой весьма жестко, конкурирующие политики добивались отдачи друг друга под суд, изгнания из полиса и т. п., но никто из них не совершал антигосударственных шагов. Кимон, претерпевший от сограждан незаслуженную обиду, и не подумал, будучи в остракизме, перейти на сторону Спарты и помогать ей в действиях против своего родного города, как бы он ни симпатизировал лакедемонянам. Для него, равно как для Аристида, Фемистокла, да еще и Перикла, существовали некие неписаные запреты. Последним политиком, действовавшим в этих традициях, был, пожалуй, Никий. Для поколения Алкивиада, Клеофонта, Ферамена, Крития никаких запретов уже не существовало. Несомненно, сыграло в этом свою роль влияние софистических учений. Появилось ощущение, что столь оправдывает любые средства; резко возросла эгоцентрическая составляющая в политической жизни. Именно это имеет в виду Фукидид в своем знаменитом горестном пассаже, посвященном изменению характера политической борьбы в греческих полисах в период Пелопоннесской войны (III. 82–83). Все это было симптомом глубокого кризиса, переходного этапа в истории Афин и греческого мира в целом.
