Все это было недобрым симптомом: родовые предания афинских евпатридов в определенном отношении подвергались опасности забвения, что явилось закономерным следствием демократизации полиса, «размывания» аристократии как социальной группы, постепенной утраты ею ведущих позиций в государстве, вытеснения ее представителей из многих сфер общественной жизни. Такие политические деятели, как Ликург, выходец из древнего рода Этеобутадов, становились все более редкими исключениями; тон задавали теперь «новые политики» типа Демосфена или Эсхина, Ификрата или Харидема, за которыми не стояло славных деяний предков. Им не приходилось думать о сохранении и продолжении своей генеалогической традиции за неимением таковой. Впрочем, впоследствии, в эллинистическое и римское время, положение изменилось. Афины пережили своеобразный «аристократический ренессанс», некоторые из наиболее знатных родов (Керики и др.), вновь придя к власти, заставили афинян, да и всех греков вспомнить об их родовых преданиях. Но это могло бы быть темой особого исследования, а мы не будем останавливаться на данной проблеме. Приходится только отметить, что период между Эгоспотамами и Херонеей внес в историю аттической аристократии существенный, но не абсолютный дисконтинуитет.
В IV в. до н. э. в связи с утратой аристократического лидерства и вся политическая борьба приобрела новые черты. Гетерии совершенно скомпрометировали себя неблаговидной ролью в антидемократических переворотах и прекратили свое существование. Фундаментальное исследование группировок, существовавших в Афинах в эпоху Демосфена, было осуществлено Л. П. Маринович (Маринович, 1993, с. 56 слл.; Маринович, 2001, с. 54 слл.). Опираясь на результаты, к которым она приходит, можно сделать сопоставление характера политических группировок двух столетий афинской демократии. Прежде всего бросаются в глаза следующие отличия. Во-первых, судя по всему, в IV в. до н. э. их размеры возросли по сравнению с гетериями V в. (ср. Демосфен. XIII. 20: «Оратор является предводителем, и полководец у него в подчинении, и еще триста (курсив наш. – И. С.) человек, готовых кричать ем у в лад…» – если, конечно, это не риторическое преувеличение). Во-вторых, как видим, реальными лидерами становятся не занимающие официального положения ораторы, а стратеги фактически выступают в роли их подручных; в V же веке эти две функции, как правило, соединялись в одном лице, причем более значимой была функция военная. В-третьих, позиция группировок в большей степени, чем раньше, начинает обусловливаться экономическими интересами тех или иных слоев граждан. В V в. до н. э. подобного экономического детерминизма, во всяком случае, в явной форме, мы не обнаруживаем. В-четвертых, по словам Л. П. Маринович, «борьба этих групп начинает разрывать полис, выступая как фактор, ослабляющий его способность к выживанию» (Маринович, 1993, с. 134). Это – наследие подрывных методов гетерий эпохи Пелопоннесской войны. В лучшие годы афинской демократии V в. до н. э., как мы видели, все группировки, несмотря на имевшиеся разногласия, стремились сохранить стабильность полиса и, соответственно, не переходили в своем противоборстве за определенные пределы.
* * *
Аристократические ценности и традиции, на протяжении веков господства знати пропитавшие собой все стороны жизни полиса, впоследствии оказались неискоренимыми. Все это придало древнегреческим демократиям (в частности, афинской) неповторимый колорит: полисы, демократические по своему государственному устройству, оказались одновременно аристократическими по этосу, внутреннему духу. Даже при демократии в афинской социокультурной среде господствовали некоторые ключевые концепции аристократической идеологии: вера в наследственность человеческих качеств и способностей, в преимущества «от рождения», отношение к аристократии как к особой сословной группе (hoi kaloi kagathoi), своеобразный «республиканизм» (тоже аристократический принцип, утвердившийся после победы знати над басилеями), определенная шкала норм «джентльменского» поведения, включавшая в себя, в частности, негативное отношение к любому физическому труду, кроме земледельческого, и др. Одним из базовых критериев оценки индивида в Афинах всегда оставалось его происхождение. Это, кстати, вызвало обостренный интерес практически всех греческих авторов к генеалогическим штудиям. Аристократические ценности сохранялись, но просто как бы распространились на весь гражданский коллектив, на весь демос.
Этот последний нюанс заслуживает того, чтобы сказать о нем еще несколько слов. Нам приходилось иллюстрировать его конкретным примером – эволюцией института остракизма в Афинах (Суриков, 2006). Ранние формы остракизма («протоостракизм») возник в архаическую эпоху на стыке индивидуалистической и коллективистской тенденций политической жизни, в их взаимном противоборстве. Отсюда, кстати, – его заостренная направленность против конкретных личностей, а не против каких-либо политических программ. А в конце VI в. до н. э. случилось буквально следующее. В ходе реформ Клисфена остракизм был передан в ведение народного собрания, стал прерогативой демоса, который, таким образом, крепко взял в свои руки древний аристократический институт.
Именно так демос поступал и с многими другими аристократическими по происхождению институтами, упоминавшимися выше, – с гоплитской фалангой, кодексами законов и др.: перенимал их у аристократии и приспосабливал «для себя». Следует подчеркнуть этот чрезвычайно важный момент. Специфика афинской (и вообще античной) демократии заключалась, помимо прочего, именно в том, что демос переносил на себя аристократические институты. Если Великая французская революция лишила аристократию всех ее привилегий, то «афинская революция» (выражение Дж. Обера, см. Ober, 1999) оставила эти привилегии в силе, но распространила их на всю массу граждан. В первом случае высшие слои опускаются до уровня низших, а во втором – низшие поднимаются до уровня высших. Афинский демос не ликвидировал аристократию, а сам во всей своей совокупности как бы стал аристократией. Нам поэтому кажется очень удачным определение афинского государственного устройства классической эпохи (во всяком случае, V в. до н. э.) как «аристократической демократии» (Roberts, 1986). По ходу эволюции социально-политического устройства этот аристократический характер был афинской демократией утрачен: к началу IV в. до н. э. данный процесс свершился в полной мере. Но не были ли аристократические элементы в определенной степени залогом силы, прочности, стабильности демократических Афин? Во всяком случае, их наивысший расцвет приходится именно на время существования этих аристократических элементов, пока они еще не были искоренены.
Список источников и литературы
1. Источники
Андокид. Речи. СПб., 1996.
Аполлодор. Мифологическая библиотека. М., 1993.
Аристотель. Афинская полития // Античная демократия в свидетельствах современников. М., 1996. С. 27–86.
Аристотель. Политика // Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 4. М., 1984. С. 375–644.
Аристотель. Риторика // Античные риторики. М., 1978. С. 15–164.
Аристофан. Комедии в двух томах. М., 1983.
