Вообще, до нашего времени остались наиболее свободными те государства, которые всего вернее сохранили основные черты своего первоначального, народного быта;
[283] их предостерег опыт, представляемый каждым столетием, с первых до последних страниц истории, что для независимых народов нет ничего пагубнее подражания иноземным учреждениям и нравам.
[284] Было время, когда и скандинавов старались познакомить с учреждениями и обычаями феодализма и переселить на шведскую почву отсадки этого чужеземного растения; но там оно не заглушило древней свободы и не было так пагубно по своим последствиям, как в остальной Европе: причина та, что первобытная народная свобода укоренилась глубже и прочнее и что весь народ состоял из сословия свободных домовладельцев, которое в течение тысячелетнего развития так усилилось и окрепло, что древнего народного устройства нельзя было уничтожить совсем. Сословие шведских поселян было верным хранителем и защитником древних нравов; как святое наследие предков, оно сохраняло древнее устройство, сколько позволяли ему трудные обстоятельства и перевороты.
При первом поселении скандинавов на севере и спустя многие столетия после, пока находились еще обширные пустыни и большие леса, никому не принадлежавшие, всякий имел неограниченное право присваивать и возделывать столько необработанной земли, сколько находил нужным. Вероятно, в древнейшее время в Скандинавии, как и в Исландии, определенные участки земли освящались огнем или присваивались с какими-нибудь другими законными обрядами. Когда в Исландии, по случаю новых поселений, пустынной земли стало меньше, свобода присвоения была ограничена тем, что никто не мог брать более земли, нежели сколько мог объехать с огнем в один день.
[285]
В древних скандинавских законах есть также следы подобных ограничений, когда количество обработанной земли увеличилось. По предписанию Хельсингеландских законов, всякий, желавший поселиться на общей земле (Almaenning) на тех местах, которые отводил для полей и лугов, должен был сложить три копны сена,
[286] поставить дом о четырех углах и обойти с двумя свидетелями взятую и так отмеченную землю.
[287] Лесные угодья в ширину равнялись луговым, но длина определялась пространством, какое новый владелец, во время зимнего солнцестояния, мог объехать с рассвета до полудня; потом должен нарубить воз бревен и опять воротиться домой.
Земля, таким образом присвоенная скандинавами обращенная трудами их домашней челяди из пустынь в пажить, из логовища диких зверей в красивое жилище человека, была их собственностью и называлась Odal.
[288] Возделанная и вспаханная предками, она составляла владения их потомков: они сами защищали ее своей жизнью, без участия воинов, и потому считали себя независимыми владельцами ее; ни в каких обстоятельствах не признавали над нею ничьей власти и, вероятно, оттого не платили никаких налогов, кроме личных, принятых по доброй воле и разложенных по числу землевладельцев (Maпtal
[289], Bondatal).
Odalbond, поселянин, жил на своем дворе, как король, и не зависел ни от кого. В древних законах он носит название дротта, иорда-дротта, денар-дротта, лавардера. Над женой, детьми и всеми домашними он имел власть домохозяина; во всяких случаях подлежал за них ответственности: расплачивался за вред, причиненный ими; мстил за насильственные поступки с ними или брал за то виру; пока сыновья жили дома, на отцовском хлебе, они не. имели права ни продавать, ни покупать, тем не менее, могли нанимать работников: все это было делом самого старика (gamlekarl); он был господин дома, судья, первосвященник и глава семейства; он разбирал ссоры между домашними, приносил домовые жертвы, был вождем своих людей при нападении и обороне в случае войны; он один имел значение в государстве, потому что ему одному принадлежало право голоса на общих тингах и сходках, где решались народные дела. В спорах по земле он имел право быть свидетелем как против короля, так и придворных; свидетельства людей без поземельной собственности считались недействительными в делах землевладения,
Эти Bonde, землевладельцы, были единственными властелинами в государстве; люди, не владевшие землей, также не состоявшие на службе и содержании короля, все беспоместные, не имели никакого голоса в делах, касающихся общего блага: находили бесполезным вверять судьбу и самые важные дела государства таким людям, которым нечего было терять, или зависимым от других, не могшим еще располагать собою; потому никто, кроме землевладельцев, не избирался для дел и поручений, требовавших доверия граждан. Вот причина того значения, которым пользовались все, получившие от рождения право наследства на одальную землю.
В Готаланде был закон, что если сын землевладельца дурно распоряжается отцовскою недвижимостью и продает весь двор или свою часть в нем, то лишается, вместе с родными, всяких наследственных прав и почитается не лучше иностранца; его сыновья не прежде получают опять право наследства, пока не наживут собственности на три марки. Вообще безземельные люди носили презрительное название Graessaeti,
[290] сидящие на голой земле.
