Управление каждой области собственными законами которые, основываясь на народных обычаях, под надзором народа улучшались и применялись к потребностям общества, времени и места, имело важное влияние на гражданский дух шведского народа. Закон, получивший начало его недрах, будто любимое дитя, окружен был народной заботливостью; отсюда эта особенная, всегда преобладающая в скандинавах, щекотливость относительно неуклонного исполнения законов, отразившаяся в народном духе живым чувством правомерности. Они считали законы отрадою права собственности, гражданской свободы и безопасности, оттого и никогда не действовали с таким мужеством, как в тех случаях, когда короли нарушали закон: это вменялось им в величайшее преступление. О том напоминал и Фрейвид Олафу Скетконунгу, говоря, что все шведы хотят иметь древние законы и полные права.
От имени закона (Lagen), как выражения общенародной воли, получил название и лагман; вся власть и значение его основывались на том, что он охранял и толковал законы и должен был уметь различать и подводить их, почему другие судьи предоставляли ему решение, не зная, какой подвести закон. Как муж закона, он был высшим представителем области, руководитель поселян во всех гражданских делах, самое сильное лицо между ними. От имени их отвечал королю или ярлу, когда они посещали область, и имел с ними свидания. Все повиновались ему; самые значительные лица едва осмеливались являться на общий тинг без позволения его и поселян. Ни один государственный чиновник не мог занимать эту важную должность: лагманом мог быть только сын поселянина, из разряда свободных землевладельцев. Все поселяне «Божией милостью» должны были избирать его. Опасались, кажется, что благосклонность короля будет для его чиновника важнее народного дела; хотел, чтобы тот, кто говорил от лица всех свободных людей, совсем был совершенно свободен от службы, не зависел от другого лица и не находил нужным бояться кого бы ни было. В лагманы выбирали значительных и умных домовладельцев, с самого детства воспитанных в любви к отечеству, вполне опытных и сведущих в законах страны, притом таких, которые трудами своими и предков, а также бережливостью приобрели большую недвижимую собственность (Jorddrottar): для таких лиц благо землевладения было так дорого и священно, что они не могли доверять ему без собственного вреда. Народ имел доверие к подобным людям. Эта должность часто переходила от него к сыну; в некоторых семействах, например, Торгнюра в Вермландии, Карла Эдсвере в Вестготландии, она была наследственной.
Наивысшим значением и наибольшей властью пользовался упландский лагман, потому что он был глашатаем воли и вожделений всего сословия поселян на общем народном собрании. Такое же преимущество имели и упландские законы пред законами прочих областей; все обязаны были судиться по ним в тех случаях, которые не могли быть решены по другим законам. Вообще земли господствующего народа, Volkand, занимали первое место в государственном союзе, потому что имели решающий голос во всех важных вопросах.
[311] Причина такого первенства, принадлежавшая землям народа, без сомнения, та, что они, как древний, первоначальный Свитьод, были первым жилищем народа, переселившегося с Одином, родиной свейского племени и главным местом религиозного законодательства: там у Одина был собственный замок, народ имел общий и главный храм; туда собиралось все войско на ежегодный тинг и на общенародные праздники. Эти земли составляли среду rocударственного союза и главное место господствующего народа.
Король, как общий глава, заведовал религиозными делами; ему принадлежала высшая судебная власть при тяжбах и предлагались темные и запутанные судебные вопросы; он начальствовал над военными силами, сухопутными и морскими, и говорил на главных тингах при совещаниях о общественных делах. К числу его занятий принадлежала защита берегов и страны от опустошений викингов и других врагов, наблюдение за общим спокойствием и общей безопасностью и наказание преступников.
[312] Если угрожал неприятель или объявлялся поход (Ledung), лагманы и придворные, вожди и поселяне — все свободные и способные владеть оружием обязывались в назначенное время и место являться с продовольствием для себя и в полном вооружении. Король решал войну: от него зависело сохранять мир (сидеть дома) или посылать войско; он мог требовать столько вооруженных людей и обыкновенных судов, сколько находил нужным; он имел право назначать срок своего отступления из отечества; в походах все оказывали ему безусловную покорность. Судя по известной сцене на общенародном тинге, когда Олаф Скетконунг принужден был против воли заключить мир с Норвегией, полагают, что король не имел права предписывать снаряжение кораблей и войска в иноземные походы, и для того необходимо было согласие народа. Но, основываясь на том, нельзя ли утверждать с тем же правилом, что король не мог располагать и замужеством дочерей, не спросив о том мнения и приговора народа на тинге, потому что при этом случае Олаф Скетконунг принужден был против воли выдать Ингигерду норвежскому королю? И то и другое принадлежит к числу чрезвычайных случаев в истории, когда короли слабостью и неразумным поведением давали над собой волю народу. Хотя сравнение прав и устройства близкородственных народов во многих случаях поясняет дело, однако ж надобно пользоваться им с большой осторожностью, не упуская из вида такой разницы, которую производят местные обстоятельства на неодинаковый гражданский порядок и другие условия среди единоплеменных народов. Из того, что у германцев народ нe принимал участия ни в каких других войнах, кроме тех, которые присудил сам, еще не следует безусловно, что то же было и в Скандинавии. Еще Тацит замечал о войнах, что они более подчинены были королевской власти, нежели другие германские племена; также и о свеонах, что они жили единолично, и не на основании временного и условного права господствовать, безо всяких ограничений повелевать. Кажется, что у германских племен жреческая власть отделялась от королевской, по крайней мере в самое ближайшее время. Но в Свитьоде верховная королевская, жреческая и судебная власть сосредотачивалась в одном лице; это без сомнения, верховный король свеонов имел такое значение и пользовался таким влиянием, какого мы не привыкли встречать у королей других народов. Сверх того, обязанность слушаться королевского призыва на войну и следовать за королем в поход была уже в характере военного государственного устройства и самого народа, так что право войны и мира можно считать в исключительном владении короля с начала основания шведского государства. По крайней мере, ни в древних областных законах, ни в сагах нет никаких доказательств противного. Скандинавы знали, что весь народ не может управлять, потому относительно войны, мира и всего, что касалось безопасности и благосостояния общества, вверяли высшую правительственную заботливость одному лицу: сила живет в единстве. Несмотря, однако ж, на такую власть короля, народ оставался свободным
