В Берлине запаниковали. В то время было совсем нетрудно узнавать о действиях потенциального противника. Войска перевозились на поездах, и уже по длине платформ легко было догадаться о вражеских планах. Не существовало никаких ограничений на путешествия и фотографирование; австро-венгерский разведчик разъезжал по Юго-Западной России с паспортом, в котором значилось: «офицер генерального штаба». Если платформа отличалась поразительной длиной, значит, выгружалась либо пехота, либо кавалерия. Во всех странах действовали парламенты, об их заседаниях писали газеты, знала общественность. Берлин и Вена к весне 1914 года имели полное представление о том, что Россия наращивает военные мускулы. Германский канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег мог сам убедиться в растущей силе России. Золотой стандарт теперь стал основой ее валюты, а железные дороги обеспечивали связку «спрос — предложение» на всех уровнях. О невероятном прогрессе свидетельствовали научно-технические журналы: грузовик получил европейский приз, преодолев неблизкий путь до Риги; физик-теоретик (Циолковский) пишет уравнения, которые впоследствии выведут из гравитационного поля Земли первый искусственный спутник нашей планеты. Санкт-Петербург оставался какой-никакой, а европейской столицей. Бетман-Гольвег, как человек разумный, должен был понимать: Германии придется привыкать к новой России. Сын спросил его: стоит ли высадить долгоживущие вязы в поместье Хохенфинов в Бранденбурге? Канцлер ответил: не надо; они достанутся русским. И он оказался прав. Через тридцать лет в Бранденбург действительно пришли русские, оставшись здесь еще на пятьдесят лет. Бетман-Гольвег был фаталистом и подчинялся воле других людей, настроенных менее скептически. Военные стучали кулаками по столу: Германия сумеет выиграть войну только сейчас, потом Россия станет слишком сильной.
Рост численности и мощи русской армии, конечно, страшил немцев. Но пугала их не только военная сила. Разрасталась и сеть ее железных дорог. После 1908 года страна встала на путь индустриализации, который уже показал чудеса в Соединенных Штатах и в самой Германии. Россия обладала огромными ресурсами, но они использовались плохо из-за того, что не хватало железнодорожных путей, и никто не воспринимал бумажные деньги в качестве средства платежа. Теперь все изменилось. Строились железные дороги, рос золотой запас, и главный царский министр Петр Столыпин мог сказать французскому журналисту: «Дайте нам двадцать лет, мира внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». К 1914 году доходная статья бюджета удвоилась, часть денег пошла на строительство железных дорог, способных доставлять войска на фронт намного быстрее, чем прежде. В Кёльне пригородным пассажирам требовалось ежедневно семьсот поездов. Для сравнения: в 1910 году русская армия для мобилизации имела двести пятьдесят поездов; к 1914 году эта цифра возросла до трехсот шестидесяти; к 1917 году она должна была составить пятьсот шестьдесят, достаточно для того, чтобы русские войска оказались на границе через три дня после завершения мобилизации в Германии. В 1917 году предугадывалась ситуация 1945 года: британцы в Гамбурге, русские в Берлине, и прощайте вязы Бетмана-Гольвега.
Тем не менее Россия все еще была отсталой страной, с неразвитой железнодорожной сетью. Германия могла бы легче справиться с ней, нанеся предварительно поражение Франции. Так в 1897 году рассуждал начальник германского генерального штаба граф Шлиффен. Германия должна лишь повторить свой триумф во Франции образца 1870 года, а потом пойти против России. Для мобилизации Германия обладала исключительными возможностями: около миллиона квалифицированных железнодорожных рабочих, сорок тысяч миль двухколейных путей, тридцать тысяч локомотивов, шестьдесят пять тысяч пассажирских и семьсот тысяч товарных вагонов. Она могла за семнадцать дней после объявления мобилизации перебросить к границам три миллиона солдат, восемьдесят шесть тысяч лошадей, горы вооружений, орудий и снарядов. Немцы были уверены в том, что Россия не способна провести мобилизацию с такой же эффективностью. Русским не хватало не только железных дорог: они отставали и в технике обеспечения железнодорожного сообщения водой, углем, телеграфной связью, платформами нужного размера; треть личного состава железнодорожных батальонов (сорок тысяч человек) была неграмотна. Однако все эти расчеты не учитывали один существенный фактор: крах Австро-Венгрии, единственного реального союзника Германии.
Признаки распада были налицо. В эпоху национализма многонациональная империя стала анахронизмом (имперский гимн «Gott Erhalte» исполнялся в пятнадцати вариантах, в том числе на языке идиш). Национальное единение дало трещину. Сербия, ведущая нация среди южных славян, одержала победу в Балканских войнах, пробудила антиавстрийские движения в южнославянских землях, подвластных Австро-Венгрии. Что могла сделать Вена? Разумным стало бы создание подобия Югославии, объединяющей всех южных славян под эгидой Вены, что просвещенные сербы (получившие образование в Австро-Венгрии), возможно, и поддержали бы. Но Венгрия, реально управлявшая империей, не хотела включения еще одной этнической общности, и Вена в 1914 году не предприняла никаких действий. По словам А. Дж. П. Тейлора, Вена решила плыть по воле волн, надеясь, что волн не будет. Но волна нахлынула. Австро-венгерский министр иностранных дел, участник переговоров в Брест-Литовске граф Чернин сказал: «Мы были обречены на умирание. В нашей воле было выбрать способ смерти, и мы избрали самый ужасный».
28 июня 1914 года в Сараево, столице Боснии, в самом сердце территории южных славян, был убит наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд. У философов есть понятие «необходимая случайность», и все действительно произошло во многом случайно. Группа молодых сербских террористов замыслила убить эрцгерцога во время государственного визита. Сначала они оплошали: бомба взорвалась, не задев Франца Фердинанда, и один из заговорщиков скрылся в кафе на боковой улице. Эрцгерцог поехал в штаб-квартиру генерал-губернатора Оскара Потиорека (где его встретили девочки, исполнявшие народные песни) и поругался с ним (они были заклятыми врагами, эрцгерцог помешал неврастенику Потиореку заменить престарелого начальника генштаба). Взбешенный Франц Фердинанд отправился навестить в госпитале офицера, раненного во время взрыва бомбы. Автомобиль двинулся, когда на подножку вскочил граф Гаррах. Водитель, миновав мост через реку, свернул влево. Он выехал не на ту улицу, и ему приказали остановиться и развернуться. На заднем ходу моторы в таких автомобилях иногда глохнут, что и произошло в данном случае. Граф Гаррах оказался на противоположной стороне от кафе, где приводил в порядок свои нервы один из террористов. Автомобиль медленно поехал и остановился. Убийца, Гаврило Принцип, выстрелил. Ему было семнадцать лет, романтический юноша, вдохновившийся идеями русских нигилистов середины девятнадцатого века, описанных Достоевским в «Бесах» и Джозефом Конрадом в романе «Глазами Запада». Австрия не приговаривала несовершеннолетних к смертной казни, и Принцип был достаточно молод, чтобы остаться в живых и прожить еще долго. Но в мае 1918 года он умер в тюрьме. Перед смертью тюремный психиатр спросил Гаврило: сожалеет ли он о том, что его поступок вызвал войну и гибель миллионов людей? Он ответил: если бы я не сделал этого, то немцы нашли бы другой повод.
И он был прав. Берлин ждал «необходимую случайность». Генералы утверждали: если они начнут сейчас, то еще сумеют выиграть европейскую войну, однако такой возможности не будет, лишь только окрепнет Россия. А это, по их расчетам, произойдет уже в 1917 году, когда стратегические железные дороги страны будут способны перемещать войска туда и обратно так же быстро, как в Германии. Берлину следовало учитывать и потенциальные угрозы, и потенциальные выгоды: с одной стороны, распад единственного союзника Австро-Венгрии и появление российской сверхдержавы, с другой — германская империя на Ближнем и Среднем Востоке. Творец Германии Бисмарк обладал исключительным даром обращать случайности в свою пользу и выставлять противника в ложном свете. Статуи Бисмарка возвышаются во множестве городов, и его преемников всегда интересовало: каким образом он всего достиг? Теперь, в 1914 году, произошла очередная «необходимая случайность», с эрцгерцогом. Австро-венгерский министр иностранных дел задумался: нельзя ли привлечь к инциденту внимание немцев? В Берлин послали графа Гойоса с вопросом: что нам делать? Он приехал сюда не зря. После войны почти все, кто оказался причастен к ее развязыванию, уничтожили свои личные бумаги: германский канцлер, австро-венгерский министр иностранных дел, практически весь военный истеблишмент Германии. Мы знаем о том, что происходило в Берлине в 1914 году только по содержимому сундуков, забытых на чердаках, и по уникальному документу — дневнику Курта Рицлера (еврея), секретаря Бетмана-Гольвега
. Особый интерес представляет запись от 7 июля 1914 года. Вечер, молодой человек слушает откровения седобородого фон Бетмана-Гольвега. То, что он слышит, ему кажется судьбоносным. Ключевая фраза: «Россия усиливается и усиливается. Она превращается в кошмар». Все генералы, говорит Бетман-Гольвег, считают: надо воевать, пока не поздно. Сейчас есть шансы, что все получится. К 1917 году у Германии не будет никаких надежд. Следовательно, если русские пойдут на войну, то лучше в 1914 году, а не позже. Западные державы бросят Россию, Антанта развалится, и Германия выйдет победителем.
