«Определенное легкомыслие, подогреваемое интригующим характером предстоящей работы, толкнуло меня собирать материал.
Это продолжалось недолго. Поначалу я обратилась с доверительными просьбами в американские, шведские, французские, английские и западногерманские разведывательные центры. Я полагала, что имеющиеся у них материалы на Филда, если исходить из разумных предположений, не могут больше считаться совершенно секретными и практически необходимыми, поскольку те, кто был причастен к этому делу, давно раскрыты. Полученные ответы оказались поразительными. Некоторые были вежливыми, некоторые грубыми и отвергающими саму постановку вопроса. Во всех ответах отмечалось: все материалы по делу Ноэля Филда, какими бы они ни были старыми, все еще сохраняют актуальность. Будучи журналисткой, работавшей во многих странах, я знала достаточное количество людей, вовлеченных в деятельность разведывательных агентств или связанных с ними. Поэтому я сумела направить свои запросы по правильным и авторитетным каналам.
Я была поражена безоговорочным отказом и попробовала добиться чего-нибудь другими путями. Сдержанно, но твердо мне вновь ответили «нет».
Внешне могло показаться, что в отказе нет никакой логики. Естественно, что я поинтересовалась, почему простые сведения о датах и местах которые, по-видимому, имеются в наличии, все еще являются секретными; почему мне решительно отказано в контактах с коммунистическим перебежчиком (Святло), живущим в США; ведь он может знать только о том, что происходило на коммунистической стороне, к тому же ему разрешено публиковать и передавать по радио большие куски своих воспоминаний, в то время как дело Филда все еще остается нераскрытым. Тогда мне было в резких и предостерегающих тонах заявлено, что мне нет дела до всего этого, что имеются «причины» сохранения досье в тайне и что это будет плохо воспринято, если я буду упорствовать в своем стремлении прорвать официальную завесу молчания» (Ф. Льюис. Человек, который исчез. Лондон, Артур Баркер, 1965, с. 16-17).
Несмотря на то, что она провела огромную исследовательскую работу, г-жа Льюис так и не смогла вскрыть истинные причины ареста Филда и существования «завесы молчания». Точно так же она не узнала, почему это дело все еще окружает обстановка столь большой нервозности или почему, как она говорит, «большинство людей, встречавшихся со мной и рассказывавших мне о том, что они знают, или о других людях, которые могли что-нибудь знать, делали это при условии, что их имена не будут названы как источники сведений».
Тем не менее я детально изучил материал, собранный в книге г-жи Льюис.
Она так тщательно проделала свою работу, что я быстро понял бессмысленность траты времени на изучение тех же вопросов. Это позволило мне сосредоточить мою энергию и возможности на изучении самой операции «Раскол», оставив «сагу о Филдах» в значительной степени за Флорой Льюис.
Однако я встретил в тысячу раз больше трудностей, чем она, когда писала свою книгу. Потому что людям, первоначально желавшим помочь мне, быстро стало ясно, что я коснулся нечто такого, в разоблачении которого никто не был заинтересован. Как и г-жа Льюис, я обнаружил, что те, кто мог помочь, делали это лишь при условии, что я не открою своего источника. Те же, кто хотел быть названным, не знали ничего важного. И уж, конечно, когда речь заходила о недавних разведывательных операциях, никто не хотел ничего говорить без гарантий сохранения инкогнито, что бы ни произошло. Опыт журналистской работы по изучению подобных проблем помог мне прежде всего установить контакт с рядом лиц, занимающих высокие посты. Через общих знакомых им было сообщено, что мне можно (и всегда было можно в прошлом) доверять. Во-вторых, длительное время работая с материалами, достоверность которых часто вызывала сомнения, я особенно хорошо научился отличать правду от вымысла.
В моем распоряжении имелось четыре вида источников:
1. Бывшие работники ЦРУ. Они передавали меня из рук в руки, как жезл в эстафете. Пока я в конце концов не натолкнулся на несколько человек, которые не только готовы были помочь, но и считали: поскольку все это дело относится к далекому прошлому, общественность должна наконец понять хоть немного, что означает «холодная война», оказавшая такое влияние на нашу жизнь. Их социальное сознание, впрочем, понятное, не выросло в желание увидеть свои имена напечатанными. Несколько месяцев спустя я встретил одного из них при следующих обстоятельствах. Я позвонил ему в Швейцарию и попросил разрешения использовать его имя. Он давно уже ушел из ЦРУ, был хорошо устроен и наверняка мог ничего не бояться. Он не только умолял меня не делать этого, но сел буквально на ближайший самолет в Лондон, чтобы высказать мне лично свои возражения.
2. Бывшие сотрудники восточноевропейских органов безопасности и военнослужащие, перебежавшие на Запад. С ними трудно было установить контакт, а тем более – получить от них информацию. Потому что большинство из них жило в страхе, опасаясь, что однажды у их двери появится работник КГБ, который отомстит им. Было бы непростительно назвать их имена – не обязательно потому, что русские станут охотиться за ними, но из-за того, что они станут бояться такой возможности.
3. Действующие сотрудники правительственного аппарата в странах Запада. От них я получил много полезной справочной информации. Конечно, они рисковали потерять работу, если бы их имена были раскрыты.
4. Действующие сотрудники правительственных аппаратов в странах восточноевропейского блока. Должен сказать, что я был очень удивлен их желанием сохранить анонимность и тем, что они проявили меньшую готовность к сотрудничеству со мной, чем я первоначально рассчитывал. Я понял, что служащие в восточноевропейских странах боятся преследований за контакты с западными журналистами и авторами. Они опасаются, что правительство может не согласиться с их заявлениями и обвинить их во враждебных высказываниях, помещенных в книге. Возможно, без согласования с ними Йозеф Святло, с которым я связался через посредника, первоначально благожелательно отнесся к этой работе и согласился с основными принципами, на основе которых она строилась. Именно он внес исправления в первоначально полученную мною информацию о том, что это была скорее английская, чем американская операция. Однако последующие попытки наладить с ним контакт – официально, через отдел по связи с общественностью Государственного департамента или неофициально – закончились неудачно. Впрочем, его едва можно было в этом винить: служба безопасности воздвигла вокруг него стену.
Хотя Герман Филд ничего не знал об истинных причинах, приведших к тому, что он столько лет просидел в тюрьме, то, что он рассказал, производит большое впечатление. Через четыре месяца после его возвращения на Запад, 20 марта 1956 года, когда его память была еще свежей, а эмоции в результате освобождения были повышенными, его проинтервьюировал г-н А. Блазинский – для внутренних нужд радио «Свободная Европа» (и, по-видимому, других заинтересованных учреждений).
Отчет Блазинского также является пока конфиденциальным документом внутри радиостанции «Свободная Европа». В конце отчета Блазинский писал:
«…B его вопросах и ответах можно обнаружить настоящую наивность и недоумение. Как могло все это случиться? Как могли использовать его против кого бы то ни было и особенно против людей, которых он даже не знал? Когда я упомянул о его официальной роли в процессе Сланского и в чистке коммунистов Восточной Германии, он явно был удивлен и ошеломлен. Он ничего об этом не знал».
