Центром международного шпионажа на Дальнем Востоке был в это время город Харбин. Здесь находились консульства Англии, Франции, США, а также размещалось правление КВЖД. Это была своеобразная столица Северной Маньчжурии. И. Ф. Персиц был командирован именно в этот город, и на организацию работы ему ежемесячно выделялась 1 тыс. руб. Однако, как указывал подполковник Шершов, «Персиц оказался нравственно несостоятельным и не сумел подыскать хороших сыскных агентов». «Нравственная несостоятельность» Исаака Персица в полной мере проявилась в 1906 г., когда он предложил Разведывательному бюро Австрийского Генштаба приобрести документы одного офицера русского Главного штаба. В 1909-1910 гг. он появился в Галиции, однако был опознан органами австрийской контрразведки как русский шпион и выслан в Италию.
Во время Русско-японской войны он сыграл решающую роль в разоблачении двойного агента Хосе Мария Гидаса. Португальский подданный, сын владельца газеты «Шанхай дейли пресс», по профессии коммивояжер и торговый агент фирмы «Мостарг Эннинг», Хосе Мария Гидас уже в самом начале Русско-японской войны предложил свои услуги японской разведке. В начале февраля 1904 г. он был задержан опытным российским разведчиком капитаном А. Н. Едрихиным в Порт-Артуре, когда собирал информацию под видом корреспондента американской газеты. После высылки из Порт-Артура он распространял слухи о том, что русские контрразведчики морили его голодом.
Далее Гидас обосновался в Шанхае, где занимался подделкой телеграмм агентства «Рейтер» о гибели русских судов. Через некоторое время он предложил свои услуги русской военной разведке. Его непосредственными руководителями являлись консул в Тянь-цзине коллежский советник Н. Лаптев и военный атташе полковник Ф. Е. Огородников.
Однако опытный разведчик Огородников очень скоро заподозрил Гидаса в двойной игре и легко разоблачил его. Справедливости ради заметим, что благодаря его информации русские крейсеры перехватили и потопили в открытом море несколько японских транспортов с солдатами и оружием, направлявшихся из Японии в Маньчжурию, а полковник Огородников получил возможность ознакомиться с корреспонденцией японского консула в Тяньцзине. Как японский агент Гиддас путешествовал по тылам японской армии и общался с японскими офицерами. Его донесения отличались полнотой и высокой степенью достоверности. Поэтому в списках агентуры полковника Огородникова он значился под первым номером. Тем не менее 25 апреля 1904 г. у Огородникова возникли сомнения в достоверности информации о высадке 2-й и 3-й японских армий в районе Бицзыво. Об этом он информировал генерал-квартирмейстера штаба наместника В. Е. Флуга. 28 апреля 1904 г. генерал-квартимейстер штаба Маньчжурской армии генерал-майор В. Н. Харкевич отдал приказ выследить и арестовать Гидаса. Однако 30 апреля В. Е. Флуг приказал не арестовывать Гидаса, а только установить за ним наблюдение. 18 мая ночью Гидас неожиданно явился к Огородникову и сообщил ему, что по поручению Командующего 2-й японской армией передал японскому посланнику в Пекине условную фразу: «Теперь пора действовать». Ее смысл стал известен только 22 мая. Фраза означала, что пора начать покушения на жизнь генерал-адъютанта Куропаткина и членов штаба.
Однако жажда наживы заставила Гидаса не порывать своих связей с японской разведкой. Он постоянно требовал от русских и японцев денег и запутался в своих многочисленных махинациях. Неожиданно для резидентов российской разведки японцы арестовали и казнили одного из лучших русских агентов Детко Коллинза. Лаптев и Огородников серьезно подозревали, что к его провалу имел прямое отношение Гидас. Прямых доказательств у них не было, тем не менее было принято решение об аресте Гидаса. 12 декабря 1904 г. русский консул в Тяньцзине Н. Лаптев направил русскому командованию письмо, в котором обвинял Гидаса в двойной игре, шантаже, мошенничестве и присвоении крупной суммы денег, предназначенных для агентурной работы. Одновременно с Гидасом Лаптев предлагал арестовать связанных с ним китайцев, а также американских граждан, связанных с японской разведкой. Официально Ф. Е. Огородников поручил Гидасу съездить в Мукден с конфиденциальным поручением в штаб-квартиру действующей российской армии. Операция была блестяще подготовлена. Всю дорогу португальца сопровождал господин в штатском, отрекомендовавшийся как «доктор философии Иван Федорович Персиц».
По прибытии в Мукден Гидас был арестован, и началось длительное следствие. Однако убедительных доказательств предательства или двурушничества собрать не удалось. Гидаса отправили в харбинскую тюрьму, а затем этапным порядком выслали в Варшаву. Далее эта история приняла характер детектива. Неожиданно Хосе Гидас заявил, что на самом деле является английским подданным Иосифом Годдесом. Посольство Великобритании обратилось с запросом в Российский МИД. 5 ноября 1905 г. Гидас был освобожден. Однако неуемный авантюрист сразу же вступил в длительную переписку по поводу денежной компенсации за причиненные ему насилия и притеснения в местах заключения. Он обращался с прошением на высочайшее имя, однако все было безрезультатно. Дипломатическая переписка тянулась не один год. По сохранившимся документам так и не понятно, получил ли вожделенную компенсацию этот британско-португальский подданный. Многое в этой истории остается неясным. Как португальский подданный стал неожиданно британцем? Почему британское дипломатическое ведомство так рьяно взялось отстаивать интересы своего нового гражданина? Постепенно он вернулся к своей профессии коммивояжера, а его дальнейшая судьба неизвестна.
Достаточно успешно велась борьба с японскими агентами из китайцев. Как отмечалось в отчете разведывательного отделения, «лучшим приемом было признано ведение ее посредством китайцев же». Это дело было поручено китайскому купцу, проживающему в Хабаровске, Тифонтаю. В отряде, который сформировал он для борьбы с японскими диверсантами, оказались опытные китайские полицейские, которые «действительно раскрыли несколько шпионских гнезд». Кроме этого, розыском неприятельских лазутчиков занимались также сотрудники начальника транспортов Маньчжурских армий Генерального штаба генерал-майора Ухач-Огоровича.
Для координации ведения всех дел о шпионаже было принято решение о прикомандировании в Управление генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем специального военного следователя, проходившего службу в 4-м армейском корпусе, полковника Огиевского, «который был уже знаком с организацией шпионажа в Японии». Полковником Огиевским было рассмотрено 18 дел о неприятельских шпионах, при этом вина 16 человек была доказана. В ходе следствия выяснилось, что японская разведка в инструкции своим агентам из числа китайцев рекомендовала обращать внимание на цвет и шифровку на погонах военнослужащих русской армии. Это позволяло установить принадлежность к войсковым частям, дислоцирующимся в этом районе. Огиевский предложил поднять вопрос о снятии погон, как делалось это в японской армии, однако такая мера была признана излишне радикальной, поскольку могла бы отрицательно сказаться на состоянии дисциплины.
В начале войны были приняты меры по предупреждению шпионской деятельности. В частности, последовало распоряжение о выселении японцев с территории возможного театра военных действий, Контрразведчики установили, что японцы активно пользовались услугами лиц, работавших под видом корреспондентов, содержателей кафе-шантанов и меблированных комнат. Однако соответствующий полицейско-жандармский надзор за ними был установлен не сразу. Система японской разведывательной службы в войсках строилась следующим образом. В тыловые учреждения русской армии засылались небольшие группы из 3-4 человек, которые самостоятельно нанимали агентов-связных, занимавшихся доставкой донесений в японское разведывательной бюро. Такая группа либо выполняла какую-то определенную задачу, либо отслеживала передвижение войск. В качестве основной базы такой группы использовалась мелочная лавка или хлебопекарня. Способы доставки сведений варьировались от самых примитивных, когда они зашивались в одежду, прятались в подошвы обуви, заплетались в китайские косички, до более изощренных, когда кусочки навощенной бумаги зашивались в хомуты лошадей или вкладывались в специально выдолбленные пустоты повозок.
