Стеллу Кренцбах он увидел в столовой. Женщина сидела в зале и задумчиво глядела в окно, пока подавальщица расставляла перед ней тарелки. Длинная черная юбка. Нога заброшена на ногу. Носок ботинка с высокой шнуровкой покачивается как-то нервно.
– Вы позволите? – Борович взялся за спинку свободного стула и с улыбкой посмотрел на женщину.
– Михаил! – Стелла опалила его горячим взглядом, в котором были заметны неподдельная радость и даже какое-то странное облегчение. – Вы здесь!.. Как это чудесно. Конечно, садитесь! Я не видела вас так давно.
Слова «вы здесь» из уст сотрудницы отдела идеологии и пропаганды прозвучали многозначительно. Расспрашивать было опасно, но Борович все же рискнул.
– А где же мне быть? – осведомился он.
– Я думала… ладно, это неважно, Михаил! Главное, что я вас снова вижу, что у вас все хорошо. Ведь правда же?
– Конечно, милая Стелла. Работы в последнее время сильно прибавилось, но я держусь и не падаю, хотя спать приходится мало.
– Да, сейчас такое время, что нагрузка возросла у всех, – согласилась Стелла. – Вы пообедаете со мной?
Сколько ни пытался Борович намеками вытянуть из женщины, что же за времена такие наступили, у него ничего не получилось. Игру в слова стоило прекращать. Он стал говорить о погоде, о том, что вот и началась весна.
Разговаривая со Стеллой, Борович невольно залюбовался ею. Все-таки красива не только женщина мягкая, символ материнства, но и сильная, непреклонная, отдающая жизнь борьбе за свои идеалы. Такой образ тоже из разряда совершенных. Какой поворот головы, взгляд! Жаль, конечно…
Он стал говорить об Украине. О том, что скоро подсохнут дороги и за плетеными тынами зацветут яблони. Прогреется земля, запарит под солнцем. Снова босые ноги девушек побегут по лужайкам, забелеют между деревьями вышиванки, зазвучат песни, лягут на головы парубков первые венки из весенних цветов.
Странно, но лицо женщины дрогнуло. Она стала крошить хлеб в тарелку, не замечая, что делают ее руки. Ее взгляд, наполненный какой-то новой тоской, унесся за окно, под мартовское солнце.
Михаил почувствовал, что нащупал какую-то слабину в душе этой странной женщины. Делая вид, что не замечает ее состояния, он принялся рассказывать историю о своей первой неудачной любви к сельской девчонке.
– Как я вам завидую, Миша, – вдруг тихо сказала Стелла. – Вы скоро все это увидите, а я буду продолжать сидеть в четырех стенах и сочинять призывы и глупые истории с претензией на реальность сюжетов.
– Почему же глупые? – попытался ухватиться за ее слова Борович. – Вы делаете по-настоящему великое дело, несете правду людям, открываете им глаза на действительность. Даже если вы чуть-чуть что-то приукрашиваете или где-то добавляете черной краски, так это же для пользы, для того, чтобы ваши слова быстрее попали в сердца людей, затронули их души.
– Да, наверное, – пробормотала Стелла, потом как будто опомнилась и стала расспрашивать Боровича о том, как ему теперь живется в комнате при центре и часто ли он бывает в городе.
Михаил охотно принял новую тему. Он рассказал этой очаровательной женщине, что живет в холодной комнате, из окна которой видна только серая стена пакгауза. В его обиталище никогда не попадает солнце. Кровать у него железная, с панцирной сеткой, провисшая. Поэтому он каждое утро просыпается с болью в спине.
Они закончили обед. Стелла ушла.
Через пару минут Борович вышел на улицу. На лицо ему падали лучи солнца, уже теплые, вполне похожие на весенние.
«А ведь Стелла проговорилась под конец, – подумал он. – Как она сказала? Мол, вы скоро все это увидите, а я буду продолжать сидеть в четырех стенах и сочинять… Что эта женщина имела в виду? Она наверняка что-то знает, что-то слышала. До нее могли дойти слухи о том, что я буду отправлен на Украину. Скорее всего, она в курсе какой-то операции, в которой мне придется участвовать. Ведь они там, у себя в отделе, постоянно готовят пропагандистские материалы для переправки в СССР.
Только этого не хватало! Мне никак нельзя покидать центр в такое время, когда вот-вот разразится гроза».
Вечером Шухевич вызвал Боровича к себе. Теперь Роман Иосифович снова сменил гражданский костюм на бриджи и френч военного образца. Он был перетянут ремнями, на поясе висела кобура с пистолетом. Никаких знаков различия на петлицах не было, как и погон на френче.
– Вот что, Ворон! – Он не просто так назвал Боровича старым прозвищем. – Пора тебе на практике применить то, что ты тут давал в теории нашим героям. Я беру тебя к себе заместителем.
– Заместителем? – Борович весь внутренне подобрался. – Куда?
– Куда? – Шухевич засмеялся. – Туда, брат, на войну! Принято решение сформировать подразделение, которое станет прообразом будущей украинской армии. Когда придет время, она пойдет освобождать родную землю от большевиков, евреев и москалей. Мы формируем дружину украинских националистов. Пока она будет состоять из двух групп. Моя – «Север» и «Юг» под командованием Рихарда Ярого. Ты знаком с ним.
Да, Рихарда Ярого Борович знал. Он неоднократно видел его, пару раз в присутствии других инструкторов беседовал с ним о тактике подготовки боевиков. Ярый то появлялся в Кракове, то исчезал неведомо куда. В сороковом году он принял сторону Бандеры, хотя, как понимал Борович, работал на полковника Коновальца.
Этот самый Ярый был довольно темной личностью. Ридель как-то намекнул Боровичу, что этот субъект является давним агентом абвера. Одно время он даже обеспечивал связь ОУН и Берлина, чуть ли не штаба Канариса. Но где-то Ярый прогадал, неправильно сориентировался и вошел в четверку инициаторов раскола ОУН. Хотя это могло быть тоже игрой абвера. А вот тот факт, что Ярый возглавил одно из боевых подразделений ОУН, подтверждал, что он в прошлом действительно военный, офицер с опытом.
– Готовится крупная диверсионная операция на территории СССР? – деловито спросил Борович.
– Да, много чего интересного произойдет в ближайшее время, – с довольным видом заявил Шухевич. – Ты мне нужен. Пора заканчивать играть в солдатиков и пускать в дело твой военный опыт. Завтра будет приказ о твоем назначении. Получишь обмундирование, и мы займемся боевой подготовкой. Точнее сказать, это будешь делать ты. У меня хватит и административной работы. Обеспечение и прочее. Завтра же приступишь к планированию боевой подготовки. Учти, мы в грязь лицом ударить не должны. Ступай, Михаил!
«А вот это уже равнозначно провалу! – Борович, злой как сатана, шел по коридору и рассуждал о своей незавидной участи. – Из данной ситуации должен быть какой-то выход. Мне нужна связь с Москвой. Я должен срочно сообщить туда о том, что создается войсковая часть ОУН, нацеленность которой ясна без всяких уточнений.
Пусть в Москве узнают и о том, что я могу покинуть центр. Да, я сумею принести пользу, пребывая и в рядах этой банды, действующей на территории СССР, но там она будет локальной. Здесь не останется человека, способного держать руку на пульсе. Внедрить другого агента моего уровня будет очень сложно, практически невозможно. Националисты слабы в разведке и контрразведке, но очень подозрительны и злобны. Я попал в центр лишь потому, что пришел вместе с Шухевичем, спасал его дважды. Еще за меня поручилась Стелла Кренцбах, которая тоже обязана мне жизнью.
