Борович обошел машину и полюбовался на дело своих рук. Да, граната упала удачно. Машина надежно прикрыла от осколков Михаила и Стецько. Заднее крыло разворочено, покрышка колеса превратилась в лохмотья.
Юровский был мертв. Рука не подвела Боровича. Две пули попали ему в грудь, третья – в лицо. Его друг из лагеря Мельника отходил на глазах. Немного подергивались ноги, пальцы скребли брусчатку. Через несколько секунд и тело вытянулось и замерло.
Борович обернулся. Один из помощников Стецько лежал на боку, истекая кровью. Второй склонился над ним, пытался чем-то помочь.
Майор Нотбек постоял возле раненого, посторонился, пропуская человека с аптечкой, потом подошел к Боровичу.
– Что здесь произошло, черт бы вас всех побрал? – спросил он угрюмо, разглядывая еле заметную воронку среди выщербленных камней, машину, изрешеченную осколками, и два тела.
– Думаю, что это было покушение, – ответил Борович, нервно шмыгнул носом, поставил пистолет на предохранитель и собрался сунуть его в карман.
Но майор не дал ему этого сделать. Он протянул руку, и Боровичу пришлось вложить в ладонь немца свой пистолет. Еще он заметил, что предохранительная скоба от запала гранаты удачно лежит возле ног Юровского. Ее туда отбросило взрывом. Хуже было бы, если бы она оказалась по другую сторону «Мерседеса».
– Изложите подробнее! Немедленно! Слушаю вас! – заявил майор, не глядя на Боровича.
– Ярослав Семенович приказал мне вести машину. Цели я не знаю, он мне не сказал. Когда мы подошли сюда, я увидел этих двоих, которые показались из-за автобуса. – Борович указал пальцем на мертвого мельниковца и продолжил: – Вон тот тип в кожаной куртке замахнулся, и я увидел в его руке гранату. Я боялся покушения, поэтому держал пистолет всегда наготове. Этому я учил и курсантов в краковском центре. Мне удалось выстрелить первым, и этот человек не успел бросить гранату туда, куда намеревался. Она упала между нами и машиной. Я успел выстрелить во второго и упасть на землю вместе с господином Стецько. Потом, после взрыва, я поднялся. Нападавшие были ранены, но еще опасны. Мне пришлось стрелять снова. Результат перед вами.
Двое суток никто из представителей ОУН (б), прибывших во Львов, не мог покидать помещений, предписанных им для проживания. Никакой связи, никаких контактов. На третий день остаткам миссии было приказано вернуться в Краков. Ни Бандеры, ни Стецько с ним не было. Один из служащих шепнул Михаилу, что немцы отправили их в Краков еще раньше.
Снова путь через мертвые земли. Не было уже тел и сгоревшей бронетехники. Выгорели засеянные поля. Только кое-где возле дорог, как могильные кресты, торчали почерневшие унылые печные трубы спаленных крестьянских хат.
В краковский центр Борович прибыл 7 июля. Теперь поместье было обнесено колючей проволокой на хорошо оструганных деревянных столбах. Новенький шлагбаум блестел свежей краской. Посреди плаца стояло несколько немецких мотоциклов с колясками. Никого из сотрудников центра не было видно. В воздухе висело осязаемое напряжение.
Борович вошел в свою комнату, постоял немного, озираясь, потом взял чайник и пошел на кухню. Он согрел воды, вымылся до пояса, сменил белье, тщательно побрился.
Он хотел бы пойти в баню, париться, хлестать себя веником, тереться жесткой лыковой мочалкой до красноты, содрать с себя кожу до самого мяса. Михаил хотел бы вместе с кожей содрать и воспоминания обо всем том, что он увидел на Украине, ничего больше не чувствовать, не ощущать.
Борович лежал поверх одеяла и курил, глядя в потолок.
«Как, почему? – раздумывал он. – Такого ведь просто не могло произойти! Красная армия была сильна. Я знаю, что новые танки, поступающие в войска, превосходят немецкие по всем характеристикам. У нас появились современные самолеты, отличные самозарядные винтовки, автоматы ППШ.
Теперь вся эта сила, непобедимая Красная армия откатывается все дальше на восток под ударами немецких частей. Я не знаю, как можно объяснить такую трагедию.
Неужели правда, что в стране столько затаившихся врагов? Это значит, что массовые аресты и расстрелы были оправданны? Но это же нелепо!»
Ридель пришел к нему, когда стемнело. Сначала Борович услышал уверенные, властные звуки шагов в коридоре, потом, чуть помедлив, кто-то со снисходительной вежливостью пару раз стукнул в дверь, и она распахнулась. Одинокая лампочка под потолком на миг вспыхнула и ослепила Боровича.
– Что ж, вы не пьяны, и это уже хорошо, – заявил Ридель, пройдясь по комнате. – Порядок, чистота. Одеколоном пахнет. Дерьмовый он у вас, Михаил Арсеньевич. Я вам подарю на Рождество хороший французский.
Борович нехотя поднялся, застегнул френч, одернул полы.
– Пить в одиночку у нас не принято, господин полковник, – заявил он. – Это дурной тон. Нормальные люди запросто могут подумать о таком человеке невесть что.
– Да, хорошие правила есть даже у русских. Хотя вы же украинец. Ладно. – Ридель уселся на стул, закинул ногу на ногу, задумчиво посмотрел на своего агента и заявил. – Скажите, Борович, что за шум вы устроили во Львове?
– Вы про нападение на Стецько? Я просто защищал старшего товарища. Хорошо, что у меня все получилось, не подвела реакция, не пропали боевые навыки. Еще доля секунды, и тот человек сумел бы бросить гранату. В этом случае мы с вами не разговаривали бы здесь и сейчас.
– Да, – рассеянно проговорил Ридель, барабаня пальцами по столу. – Реакция. Мне Нотбек рассказал, что он там застал через минуту после взрыва. Кстати, вы знаете тех людей, которые пытались напасть на вас? Может, встречались раньше? Вам знакомы их лица?
– Нет, если бы мы встречались, то я запомнил бы их, – медленно сказал Борович и покачал головой. – И потом, полковник, я уверен, что нападение было совершено вовсе не на меня, человека совсем не великого, мало кому знакомого. Это было покушение на господина Стецько. Больше не на кого. Его помощники – это только клерки, референты, если хотите. Рядовые работники.
– Я скажу вам, кто эти люди. Один из них – некто Юровский из батальона «Нахтигаль». Вы его не могли знать, он проходил подготовку не в Кракове. А второй человек – порученец из штаба Мельника по фамилии Дергунец. Странная компания, не правда ли? Мы решили немного разобраться, навести порядок в вашем гадюшнике, пока ваши вожди не сожрали друг друга. На всякие дебаты мы смотрели сквозь пальцы. Когда свои люди поливают друг друга помоями, нам это даже удобно. Легче управлять всеми ими. Но покушение, согласитесь, уже выходит за все рамки приличия.
– Что же вы предприняли, господин полковник?
– Мы арестовали все руководство ОУН в Кракове. Идут допросы, выясняются обстоятельства, изучаются документы и другая информация, которую мы получаем. Да-да, задержаны Бандера и Стецько. Даже Мельник был взят. Впрочем, мы его уже отпустили. Пусть работает, черт возьми.
– А Бандера, Стецько?
– Их отправили сегодня в Берлин самолетом. Думаю, разговор там будет весьма серьезным. К ним очень большие претензии. Та возня, которую они тут устроили, не идет на пользу делу великого рейха. Эти господа уже начали вредить нам. Вы ведь знаете, что они предприняли во Львове, были там. Бандера и Стецько без нашего ведома и без согласия Мельника декларировали создание независимого украинского государства. В Берлине от них как минимум потребуют отзыва этого акта и прекращения враждебных действий против группы Мельника. У меня есть основания сомневаться в том, что покушение на господина Стецько инициировано самим Мельником, но имеет место тот неоспоримый факт, что в нем участвовали человек из его лагеря и боец батальона «Нахтигаль». Мы считали этих людей надежными. Адмирал Канарис, мягко говоря, весьма недоволен. А ведь ему еще предстоит докладывать фюреру обо всем, что произошло в вашем серпентарии.
