– Это не одно и то же.
– Правда? – Гросс склонил голову набок. – Тебе никогда не приходило в голову, что ты понимаешь и чувствуешь Великое Дело Света куда лучше шефа? И ты никогда не принимал решений самостоятельно – даже если знал о последствиях?
Глупо было ввязываться в словесную дуэль со старым и умным. Такие, как Гросс или Петр Валентинович, умели убеждать. Умели находить нужные слова и болевые точки. Умели находить компромиссы – в том числе и с самими собой. И все-таки он прав. Когда дозорный шагает по ночным улицам, рядом нет начальства – только он сам и его собственная совесть. Его собственная возможность побыть самым умным, самым правым и самым Светлым одновременно. Возможность действовать. Без оглядки на старших.
– Мы собрались, чтобы обсуждать мировые проблемы функционирования Дозоров? – буркнул я. – Или все-таки по другому делу?
– Итак, проблема функционирования Дозоров заключается в феодальном типе разделения полномочий руководства, – неторопливо проговорил Гросс. – И подобное неизбежно сказывается на оперативности и эффективности реагирования системы на внешние факторы.
– Внешние факторы, – повторил я. – Полный город серых, зубастых и очень голодных внешних факторов.
– Саша, я еще не настолько выжил из ума, чтобы тратить полчаса на словоблудие на отвлеченные темы. – Гросс нахмурился и чуть возвысил голос. – Дозор имеет проблемы с организацией. Но если мы застряли в средних веках, у оборотней дело обстоит еще хуже. Фактически – первобытно-общинный строй, клановая система.
– Семьи. – Я в очередной раз вспомнил лекции. – Прайды.
– Да, – кивнул Гросс. – Разобщенные кучки по пять-десять голов, которые нередко еще и грызутся между собой. Способность оборотней к созданию единой структуры практически равна нулю. Точнее, так было до начала этой недели.
– Объединение вокруг…
– …некоего центра, – продолжил Гросс. – Идеи, клана или даже отдельно взятого оборотня – не важно. Ты знаешь, сколько времени проходит от укуса до полного обращения?
– От полутора недель до месяца. – Я ответил не задумываясь. Кое-какие вещи нам крепко вбивали в голову. – Иногда чуть больше – в зависимости от состояния иммунной системы. Процесс необратим.
– Именно. – Гросс легонько стукнул пальцем по краю столешницы. – Месяц – и на выходе мы имеем полноценного оборотня. Из человека, начисто лишенного потенциала Иного, который в свою очередь может инициировать себе подобных.
– Вы хотите сказать…
– Они могут размножаться в геометрической прогрессии, Саша, – выдохнул Гросс. – Дозоры, Инквизиция, Великий Договор – детские игрушки. Тысячи лет этот мир существовал таким, каким ты его знаешь, только из-за полной неспособности низших Темных к самоорганизации.
Что ж, теперь эта неспособность вдруг сама собой рассосалась.
– Праматерь. – Я поднял правую руку и помассировал пульсирующее плечо. – Если она действительно вернется…
– Саша, это фантастика, – буркнул Гросс. – Фольклор!
– Вы сами десять минут назад говорили, что мы должны быть готовыми к невозможному. – Я сцепил пальцы в замок. – Пусть я ошибаюсь, и пришествие древней твари нам не грозит. Но если есть хотя бы крошечная вероятность, что я прав, – Праматерь соберет всех оборотней. Напомнить, сколько их на территории одной только Эстонии?
– Какая разница, – глухо пробормотал Гросс. – Через месяц их может быть втрое больше.
– А если на их сторону встанет могущественная Иная? – Похоже, мне удавалось если не переубедить многомудрого шефа таллинских дозорных, то хотя бы пошатнуть его уверенность. – Операции такого масштаба не появляются из ниоткуда. Вы не хуже меня знаете, что Темные не слишком-то любят умирать за абстрактную идею. Должна быть причина!
– Должна быть причина, – эхом повторил Гросс, потирая уставшие глаза. – Саша, слишком мало данных. Нужны зацепки, без них мы можем только…
– «Поцелуй вечного сна», – наугад выпалил я. – Вот вам еще зацепка, Борис. Артефакт с неизвестными свойствами, который оборотни забрали из схрона в Выборге.
– Ах, это…
Гросс полез в карман, крякнул, потом положил руки на стол… Несколько мгновений на его лице отражалась нелегкая внутренняя борьба, но потом вредная привычка победила. В пальцах Гросса появилась сигарета, кончик которой тут же вспыхнул – сам по себе, без зажигалки или спичек. Проходившая мимо официантка принюхалась, сердито нахмурилась, но так и не смогла связать появление запаха табачного дыма с единственными двумя посетителями. Нас она, разумеется, видела – просто не обращала внимания. Курить здесь, похоже, не разрешалось, но раз уж старший подает дурной пример…
– Вам что-нибудь известно о «Поцелуе»? – Я щелкнул зажигалкой. – Кроме того, что за обладание им двадцать девять Темных упокоились в Сумраке.
– Тридцать четыре, – ворчливо поправил Гросс. – Еще пятерых на следующий день задержали на границе. Живым не дался никто.
– Артефакта у них, разумеется, не было? – на всякий случай уточнил я.
– Разумеется. – Гросс выпустил дым из ноздрей. – Я знаю немногим больше того, что написано в справочнике. Если отбросить все поэтические выверты – только одно слово.
– Какое?
– Смерть, – коротко ответил Гросс. – Лет пятнадцать назад в Таллин приезжал Андрэ Делорм…
– Кто-кто? – переспросил я.
– Коллекционер. Старый клоун и шизофреник, но в определенных кругах фигура довольно известная. – Гросс махнул рукой. – Впрочем, тебе-то откуда знать?
Понятное дело, никакого Андрэ Делорма я не знал. И не очень-то и хотел – но, судя по всему, рассказ о неизвестных свойствах «Поцелуя» содержал обязательный абзац о Темном Ином второго уровня, больше известном под кличкой Коллекционер.
– …постоянно тарахтел. – Гросс поморщился. – Без умолку.
Похоже, личностью мсье Делорм был не самой приятной, хоть и считался одним из самых известных в мире знатоков древних артефактов. В свое время Инквизиция прибрала к рукам чуть ли не половину его частной коллекции – все, что представляло хоть какую-нибудь потенциальную опасность, – и последние семьдесят лет он пытался восполнить потерю.
– «Поцелуй», – напомнил я. – Он искал именно его?
– Не только. В списке было почти полсотни названий. Но «Поцелуй», – Гросс усмехнулся, – пожалуй, он бы мог выпросить его у Инквизиторов. Разумеется, не за просто так, но мог бы. Они уже давно считали артефакт безвредной игрушкой с красивым названием. Но у Коллекционера было свое мнение. И он имел глупость его озвучить.
– Смерть? – догадался я.
– Прекрасный сон, абсолютный покой, заключенный в холодный фарфор. – Похоже, Гросс цитировал витиеватые фразы Коллекционера. – Нежное и неотвратимое прикосновение богини смерти.
– Поэзия, – фыркнул я. – Артефакт может убивать.
