— Скажи: «Мамочка, привет!»
Гарри таращил глаза и молчал.
— «Мамочка, привет!» — повторил Кип.
После нескольких подсказок Гарри тоненьким голоском пропищал:
— Пливет…
Керри не ответила, не шелохнулась.
— Привет, Керри, это я, и Гарри тоже пришел тебя навестить.
Кип продолжал в том же духе, сколько мог это выносить, пока не почувствовал себя так, как будто он ее ругает: так отрешенно и недвижимо она лежала, отказываясь слушать или отвечать. Воспользовавшись тем, что медсестра не смотрела в их сторону, Кип поднес Гарри поближе и своей рукой, в которой была зажата крошечная ручка Гарри, погладил руку Керри.
— Привет, мамочка, — пропищал он голосом Гарри.
— Сегодня почти без изменений, — сказала медсестра. — Но ей определенно не хуже.
Кип поставил было Гарри на пол, но потом увидел свисающие внизу мешки с мочой, тележки на колесиках и другие предметы, которые Гарри мог опрокинуть или сдвинуть с места, и ему снова пришлось взять малыша на руки. Довольно долго Кип смотрел на неподвижное тело Керри, потом повернулся, чтобы идти; в душе его боролись два чувства: понятие о корректном поведении и желание оставаться рядом с сестрой. Но что можно делать в палате больного и какую пользу он может принести, просто сидя рядом с кроватью? Да и вряд ли может, раз у него на руках Гарри. Однако говорят, что людям, лежащим в коме, можно помочь, разговаривая с ними.
— Что ж, Керри, пока. Я приду попозже. Гарри говорит тебе «до свидания, мамочка». Гарри говорит, чтобы ты скорее поправлялась. И… Адриан, до свидания, — добавил он, вспомнив, что у Адриана нет никого, кто поговорил бы с ним, пока он лежит в коме, а вдруг это и вправду помогает. Хотя те брат с сестрой могли бы для него это сделать, но знают ли они, что так нужно?
В холле к нему подошел врач. Кип посмотрел на него настороженно: раньше врач с ним встреч не искал.
— Если вы сможете прийти в то же время, когда здесь в следующий раз будут дети месье Венна, я бы хотел поговорить со всеми сразу. Может быть, сегодня, попозже? Скажем, в пять?
Кип собирался возразить, что он не член семьи, но понял, что он, похоже, все-таки является ее членом — из-за Керри и даже, может быть, из-за Гарри, если речь пойдет о чем-то таком, что ему придется представлять мнение Гарри. Кип пообещал, что будет, но его переполнял ужас.
Когда они покидали больницу, Венны, брат и сестра, как раз входили. Кип думал, что, раз Гарри приходится им сводным братом, они должны заботиться о малыше по очереди, но по их непреклонным, омраченным горем лицам он понял, что они не собираются этого делать. Заметив, как холодно и равнодушно они смотрят на Керри, Кип почувствовал, что они с сестрой оказались в изоляции. Керри совершенно не заботила этих людей, для них она была просто второстепенным ущербом, а он сам — жалким эмиссаром маленького государства, судьба которого никого не волновала. Он предвидел, что никто, кроме него, и пальцем не пошевелит ради Керри, никто не будет беспокоиться о ее делах. Никто не поинтересуется, хорошо ли за ней ухаживают и не следует ли перевести ее в какое-нибудь другое место. Керри иногда бывала хорошей сестрой, иногда ужасной, как и все сестры, о которых он когда-либо слышал. Он понимал, что ему придется бороться за Керри, но он не представлял как.
Какое-то время Кип и Гарри гуляли по Мутье. Здесь имелось несколько маленьких ресторанчиков и газетный киоск — вот почти и все. «Интересно, — подумал он, — с какого возраста во Франции разрешается водить машину?» У него пока не было прав, но водить машину он умел. Что же ему делать с Гарри целый день? Школа для маленьких лыжников? С какого возраста туда берут детей? Кип видел в школе действительно маленьких ребятишек, настоящих крох, которые только начинали ходить, лыжи на них были размером со стопу взрослого человека, и они ходили как совершенные лопухи, но все они были старше Гарри.
В конце концов они сели на обратный автобус до отеля. Слова доктора, такие зловещие и содержавшие так мало информации, крутились в голове Кипа весь день, даже когда ему удалось оставить Гарри с горничной Тамарой на время послеобеденного сна и скатиться пару раз с boucle blanc
[34]. Он говорил себе, что если он не будет кататься, Керри от этого все равно никакой пользы. Несясь на сноуборде вниз по трассе, он ощущал себя свободным, не обремененным проблемами, оставившим трагедию позади. Один раз он увидел своего нового друга Эми, которая, как предполагалось, должна была ему помогать. Однако она стояла рядом с подъемником, сосредоточенно разговаривая с лыжным инструктором, и не заметила Кипа. Кип подумал, что она невероятная лгунья. Когда-нибудь он станет лыжным инструктором. Все знают этот трюк: ты становишься лыжным инструктором, и все женщины готовы для тебя на все.
— Ты же понимаешь, что все это значит, — сказала Поузи Руперту за обедом.
Они говорили о приглашении врача приехать к пяти часам.
— Несомненно. Нам придется решать, отключать отца от системы жизнеобеспечения или нет, — ответил Руперт.
— Конечно же, мы не сможем этого сделать.
— Откуда нам знать? Мы еще не слышали медицинских подробностей. Может, это будет для него благом, а может… — Его голос выдал с трудом подавляемую панику, которую чувствовала и сама Поузи.
Она заметила, что после их приезда сюда он побрился и постригся.
— Это так… Так странно. Как это могло случиться?! — сказала Поузи. — Папа всегда причинял всем такую уйму хлопот!
Она смахнула слезы и постаралась принять хладнокровный вид. Это правда. Пока они росли, их жизнь всегда вертелась вокруг приездов и отъездов отца, поездок во Францию, его покупок — новой машины, недвижимости в других частях страны, яхты, а однажды даже рысака — вещей, которые потом неожиданно продавались. Когда они с Пам развелись, затишье стало угнетать их, и она думала, что скучает по отцу, а на самом деле, возможно, она скучала только по разнообразию, связанному с его присутствием в их жизни.
— Этот сыр превосходен, — заметил Руперт. Он не хотел больше говорить обо всем этом. — Во Франции сыр делают лучше.
— Мне нравится Франция, мне всегда нравилась Франция, — заявила Поузи, оглядывая уютную столовую. Столы, покрытые розовыми скатертями, цветы, выставка фарфоровых эдельвейсов, и вдоль стен стеклянные витрины, в которых выставлены фарфоровые сервизы с подписью шефа Жаффа.
— За исключением французов, — вставил Руперт типичное и обязательное для англичанина возражение.
— Даже французы, — настаивала Поузи, неожиданно придя в хорошее расположение духа, что объяснялось выпитым вином, объявившим войну горю и боли, переживать которые они приехали во Францию. — Доктор вел себя мило.
На самом деле она не любила врачей.
— Доктора всегда ведут себя мило, это их обязанность. Даже французские доктора, — сказал Руперт.
