— Вероятно, для душ тех, кто стал жертвой спорта, существует специальное чистилище, — сказал наконец Аббу, думая о Венне. — Конечно, эта ситуация далека от героической, но это и не совсем бесполезная, жалкая судьба. Но… мисс Венн, прошу меня извинить — не мне говорить об участи, постигшей вашего отца.
— С вашей стороны очень любезно проявить участие, — ответила она.
— В сущности, он «мертв»? — спросил у доктора Аббу.
— Да.
— Как подобие жизни? Он слышит? Видит?
— Тщетное подобие, — ответил доктор. — Некоторые считают, что они слышат, но я никогда не видел ничего такого, что могло бы подтвердить это предположение.
— Reveillez-vous, monsieur
[62], — сурово сказал Аббу отцу Поузи.
— Мисс Венн, нам нужно снова поговорить сегодня, в пять часов, — напомнил доктор и потянул Аббу за руку с правом собственника, как личный гид.
— Мисс Венн возвращается в отель? — спросил Аббу у Поузи.
— Нет, полагаю, мне следует остаться здесь, — сказала она, желая поехать с ним.
— Тогда до встречи, увидимся днем, — произнес он и, кивнув ей, вышел вместе с доктором, оставив Поузи в полном недоумении относительно того, что касалось медицины и ее отца.
Она сразу же ощутила, что совершила ошибку. Из-за какого-то необъяснимого опасения, что, если она не будет с отцом каждую минуту, с ним что-нибудь случится, она не поехала в отель, несмотря на неистовое желание поговорить с месье Эбботом. Так как Поузи не знала его точного имени, она стала думать о нем как о месье Эбботе. Месье Эббот нарушил идеальную анонимность их встречи, появившись в ее реальной жизни. Она также чувствовала, что заслуживает утешения за те страдания, которые испытывала, сидя здесь в совершенном недоумении, сбитая с толку.
День протекал поразительно медленно, но неожиданная встреча с Эмилем дала Поузи возможность поразмыслить еще о чем-то, помимо состояния отца. Она испробовала все возможные объяснения его появления в жизни отца, но ни одно из них не казалось ей правдоподобным. Это не означало, что сердце ее не стучало, когда она вспоминала о его объятиях. Совершила ли она незначительную ошибку — в конце концов, она не была бы необратимой — или на самом деле попала в сложную ситуацию? Почему она сидит здесь сиднем, отравляя отца флюидами, исходящими от ее запутанных мыслей, вместо того чтобы вернуться в отель, найти месье Эббота и поговорить с ним?
Когда в пять часов все собрались, чтобы поговорить об отце, Поузи не понравилось, что собравшихся так мало. Руперт и месье Деламер, которые уехали в Луберон, чтобы открыть сейф отца, еще не вернулись, и Поузи — к ее непреходящему стыду — все еще испытывала обиду на Руперта за его прогулку на юг Франции, совершаемую, очевидно, с нужной целью. У него всегда был талант избегать неприятных обязанностей. Она понимала, что не должна думать о сидении у кровати отца как о неприятной обязанности. Раздражение нарастало в ней, как это происходило обыкновенно в детстве, когда Руперт посредством щипков вынуждал ее собирать разбросанные вещи или вытирать насухо тарелки, то есть выполнять порученную ему работу. Теперь это был просто рефлекс, ощущаемый ею как комок злости, который возникал при малейшем нарушении Рупертом правил братского поведения. Рациональная сторона ее натуры могла справиться с этими чувствами, но, сидя здесь, у кровати отца, она не могла достучаться до своей рациональной стороны.
Она попыталась дозвониться на мобильный Руперта, но потерпела неудачу. Она сама позвонила в офис господина Осуорси, адвоката отца, и узнала, что он находится на пути в Вальмери. В кабинете врача, помимо нее, находились только Кип и месье Аббу. Она наконец выяснила его правильное имя, но его отношение к отцу все еще было ей неизвестно. Несомненно, принимать решения придется ей, но она по-прежнему чувствовала себя как в потемках, а мысли о болезни или несчастном случае всегда делали ее больной и заставляли срывать злость на тех, кто заставил ее так страдать. На отце и — это было внезапное прозрение — на месье Аббу. Все безнадежно.
Они расселись в ряд.
— Мисс Венн… — начал Эмиль, сделав ударение на этом обращении, как будто винил ее в том, что она утаила свое имя, и посмотрел на нее с несчастным видом, словно сердился. Он собирался продолжить, но тут в комнату порывисто, как обычно, вошел доктор, снял белый халат и потянулся за пиджаком, висевшим на спинке стула. Надевая его, он кивнул присутствующим:
— Bonjour.
— Bonjour, — ответили они.
Не делая вступительных замечаний, доктор погрузился в рассказ о том, что они видели и сами: что в состоянии месье Венна нет изменений. Состояние мадам Венн немного улучшилось, но месье по-прежнему требуется аппаратура для поддержания давления, неврологических признаков улучшения нет, ни малейших. Доктор Ламм сожалеет, но вынужден сказать им, что медицинский персонал и семья стоят перед необходимостью принятия решения относительно того, когда прекратить тщетное лечение.
— Выдернуть вилку из розетки? — спросила Поузи, употребив злые, шокирующие слова, которыми, по ее мнению, пользовались бессердечные врачи. — Даже если не всегда можно сказать, что произойдет?
— Вилку? — доктор, кажется, не был знаком с этим выражением. — Если бы вы смогли уведомить всех, к кому это имеет отношение, — согласие семьи очень важно.
— Необходимо, чтобы присутствовала вся семья? — спросил Эмиль. — Моей жены здесь нет.
— Нет-нет. Просто одни люди часто хотят этого: проводить, быть свидетелем. Другие, наоборот, не хотят.
— А что насчет моей сестры… — начал Кип.
— Немного лучше.
— Я имею в виду, не должна ли она быть тем человеком, который примет решение, если его надо принимать, по поводу Адриана?
Доктор сказал, что для мадам Венн было бы лучше, если бы она очнулась уже после смерти мужа, «чтобы не подвергаться мучительному — как говорят англичане — процессу принятия решения».
— Мы не можем принимать такого решения, это должна сделать его жена, — согласилась с Кипом Поузи.
— Знаете, когда Керри очнется, она сможет сказать, чего бы она хотела, — согласился Кип, благодарный Поузи за понимание того, о чем он тоже все время думал. Для Керри было бы ужасно прийти в себя и узнать, что они позволил Адриану умереть. — Если мы подождем, то, когда она очнется, Адриан еще будет жив и она сможет сказать, что она хочет делать, — попытался он полнее объяснить свою мысль доктору.
— Возможно, отец говорил ей о том, чего бы он хотел: «сделайте все возможное» или: «не медлите», — поддержала его Поузи.
— Я думаю, она хотела бы знать.
Но теперь глаза присутствующих были обращены на него с выражением «ты всего лишь мальчик».
— Мы можем подождать еще сутки, даже больше, если это убедит вас, что надежды на самом деле больше нет, — уступил доктор. И Эмилю:
