Позже он говорил Жеральдин по телефону:
— Мне кажется, Виктуар необходимо сюда приехать. Просто напомните ей, что речь идет о patrimoine
[78] Ник и Саломеи.
И он объяснил, каковы, по его мнению, мотивы, которые движут адвокатом Венна, пытающимся перевезти своего умирающего клиента в Англию.
— Ви никогда никуда не поедет ради денег, — возразила Жеральдин. — Мне придется придумать причину получше. Может, чтобы доставить тебе удовольствие, Эмиль, если ты ей скажешь, что хотел бы провести вместе с ней несколько дней?
— Почему бы нет? — ответил Эмиль. — Pourquoi pas?
[79]
Проведя в отеле «Круа-Сен-Бернар» несколько дней, Эмиль перестал так уж сильно стремиться обратно в Париж, хотя ему и придется вернуться, по крайней мере в понедельник, чтобы появиться на своем телевизионном круглом столе, который обычно показывали по вторникам. Пока же его вполне устраивала тихая гостиная, где по вечерам играли в карты и где он мог спокойно работать, экзотическая компания лыжников, англичане, разнообразие хорошеньких женщин — небольшое приключение с мисс Венн не считалось — и очень хорошая еда, которая интересовала его, как любого француза, пусть даже и интеллектуала. Ритм жизни в приятном отеле оказывал на него успокаивающее воздействие, как это бывало с большинством гостей, которые не ходили по местным дискотекам и не отмокали в ароматных ваннах, принимая эти расслабляющие процедуры после активного дня в горах.
Дело Венна и количество все прибывающих по этому делу людей заставили Эмиля задуматься о том, не было ли состояние Венна больше, чем он предполагал поначалу. Он не спросил Жеральдин о сумме: сам он не был корыстным. А вот Жеральдин, напротив, была, и по ее беспокойству ему следовало бы понять, что речь идет о немалых деньгах. Но Венн был англичанином, а англичане обычно бедны как церковные мыши, если судить по потрепанным манжетам и дыркам на свитере известного английского поэта Робина Крамли, который, как и Эмиль, не катался на лыжах, и поэтому по утрам можно было видеть, как он что-то пишет, сидя в той же гостиной. Они познакомились, обменявшись несколькими словами по поводу книги П. Г. Вудхауса, которую читал Эмиль. Он нашел эту книгу в библиотеке отеля, и она его удивила. Эмиль был наслышан о Крамли, и Крамли, так следовало понимать, был наслышан об Эмиле.
Именно от этого поэта Эмиль собрал по крохам ходившие по отелю сплетни, например, о том, что здесь проживали некоронованные члены европейских королевских фамилий, а также очень богатая девушка из США, состояние которой было связано с компьютерной техникой или, во всяком случае, с продуктами потребления более эфемерными, чем классические источники американских состояний — лес, железные дороги или нефть. Эмиль сомневался по поводу размеров этого состояния так же, как он сомневался относительно состояния Венна, поскольку около нее он не видел никаких охранников или дуэний. У него тем не менее не возникло сомнений в том, что девушка, о которой шла речь, и была знакомой Жеральдин, и ему ничего не стоило выяснить все подробности этой истории. Он согласился с тем, что девушка была красивой.
— Но совершенно невероятно, чтобы очень богатые девушки просто так ходили повсюду, — возразил он.
— И она к тому же очень веселая и милая, — сказал Робин Крамли. — Не помню, когда бы на меня производили такое впечатление чья-нибудь красота и свежесть, — просто розочка, честное слово.
Во время одного из таких разговоров Робин Крамли спросил:
— Полагаю, вы женаты?
Эмиль ответил утвердительно.
— А я никогда не был женат. Не имею желания. Сказать по правде, женское тело меня никогда особенно не привлекало.
Это признание было сделано с привычным спокойствием, говорившим о некоторой практике в прошлом. Эмиль, в свою очередь, привык к сексуальным заигрываниям со стороны других мужчин, так же как и со стороны женщин, и обычно делал вид, что просто их не слышал, — если, конечно, это можно было считать заигрыванием.
— Возможно, вы об этом догадались. В общем, я никогда на самом деле не занимался изучением своей гетеросексуальной стороны — я действительно считаю, что каждый человек бисексуален, а вы? А теперь вот наконец влюбился: я говорю об очаровательной Эми.
— Я согласен с тем, что она очень хорошенькая. Но она американка, — Эмиль был неумолим.
— Американцы мне нравятся. Их простота и уверенность, что они всегда во всем правы. Особенно простота.
— Разве это описание не относится ко всем женщинам?
— В действительности я все меньше и меньше думаю о физической стороне вопроса.
Заинтересованное выражение его лица подсказало Эмилю, что он, аи contraire
[80], думал об этом все больше и испытывал определенные затруднения.
— Я бы согласился с тем, что в вопросе о сексуальности существует некий теоретический или условный аспект, — осторожно сказал Эмиль, — но тело должно желать того, чтобы согласиться с принятым решением, каким бы оно ни было.
Он думал о Фуко, pauvre type
[81].
— Некоторыми правит тело, но со мной такого никогда не случалось, — вздохнул Робин Крамли.
Эмиль проигнорировал предложение Жеральдин познакомиться с Эми Хокинз. У него не было никакого желания знакомиться с американцами. Он посвятил значительное количество своих размышлений, чернил и появлений в эфире теме различий культур, и, как у признанного французского интеллектуала, у него была одна догма, непоколебимая, и в значительной степени ничем не проверенное убеждение, за которое он цеплялся с религиозным фанатизмом, что безнравственную Америку ничем не исправишь. Это убеждение, естественно, распространялось и на самих американцев, хотя он был знаком только с ужасными подругами своей тещи, décoratrice
[82]. (Сама Жеральдин ему нравилась, как обычно нравятся мужчинам их тещи. Это двойственное чувство: в них воплощены те метаморфозы, которые произойдут в конечном итоге с их женами.) По-видимому, Жеральдин прекрасно понимала, каким образом Виктуар, с ее добротой и политкорректностью, иногда кажется просто невозможной. Вот парадокс: несмотря на то что ему нравилась Жеральдин, — например, он ценил ее нежелание говорить о ситуации, которая сложилась между ним и Виктуар, — он не доверял смеси ее хорошего вкуса и коммерческого инстинкта. Он повсюду находил примеры, показывающие, что американцы отвратительны: наглые, высокомерные, всегда громко разговаривающие и вызывающе одетые хвастуны, не имеющие никакого понятия о других культурах, не испытывающие совершенно никакого интереса к чему-либо, кроме самих себя, и беспокоящиеся только об американской гегемонии. По доброй воле он не станет знакомиться ни с одним из них.
