Лишь только наладился процесс изготовления раклетт, как спокойствие горной деревушки было нарушено агрессивным вторжением чужеродного громкого звука, который не мог быть не чем иным, как только звуком работающих двигателей. Под окнами ресторанчика ревели и кашляли машины, потом зазвучали мужские голоса, и Эми показалось, что внутри уютного зала в деревенском стиле почувствовался запах бензина. Дверь широко распахнулась, и в зал ввалилась группа из восьми человек. Все они были в рабочей спецодежде и в касках, было ясно, что все они американцы, те, что отъезжали утром на снегоходах, и среди них был Джо Даггарт.
— Mon Dieu! — воскликнул Эмиль. — Quel ennui!
[107]. Какая досада.
— По крайней мере, если они здесь, это значит, что они не раскатывают повсюду на своих машинах, — заметила Поузи.
— От них много шума, — согласилась Мари-Франс, кивком головы показав на вошедших мужчин, которые громко разговаривали.
— Это, по крайней мере, мужчины. Что действительно тяжело вынести, так это ресторан, в котором оказались американки, они такие… Ох, конечно, я не вас имею в виду, Эми, — сказал Робин Крамли.
— Хорошо, что я здесь только одна, — довольно сухо отозвалась Эми. Но она тоже была разочарована тем, что сюда ворвались ее соотечественники и испортили тихое очарование времени, проведенного в Альпах, и ее чувство оторванности от дома, и приключения. Хотя другим она в этом ни за что бы не призналась.
— Святые небеса, да я не имел в виду вас, — настаивал Робин.
— Они пытаются выяснить, что вызвало сход лавины, — сказала Эми. — Что, им нельзя поесть?
— Они пытаются выяснить, что не они ли стали причиной схода лавины, — вставил Эмиль.
— Да что такое, в самом деле? — спросила Эми.
— Да ничего. Разве им так уж необходимо здесь находиться? Америка «всегда в наших мыслях», но лучше, когда она в мыслях, а не в наших ресторанах и, понятно, не на наших лыжах.
— И что вас конкретно не устраивает? — настаивала на своем Эми, но ответа не получила.
Приход новых клиентов истощил ресурсы маленького ресторана. Эти люди не вписывались в его рамки. Пришлось сдвинуть столы, чтобы обеспечить место для всей их большой компании, и принести стулья. Стол с американцами оказался так близко к столу, за которым сидела группа Эми, что все были вынуждены покивать друг другу в знак приветствия, чтобы сохранить видимость цивилизованности. Исключением оказался Джо Даггарт, который сел в самом дальнем от них конце своего стола и прилагал заметные усилия, чтобы не быть ими узнанным.
Все американцы были по-военному красивы; коротко острижены, у некоторых на лице были веснушки. Один из них, к огорчению Эми и удовольствию остальных, сказал:
— Привет!
— Привет! — ответили европейцы; их лица представляли собой идеальные маски с выражением радушия. Эмиль произнес что-то по-французски, что рассмешило остальных, но не потрудился перевести. Эми твердо решила приналечь на французский, может быть, частные уроки в Париже, и еще она опять подумала: какой неприятный этот Эмиль — саркастический, враждебно настроенный, хотя, может быть, он просто не знал о том, что она не говорила по-французски. Сестра Руперта тоже выглядела непонимающей.
— Плохо, если они занимаются разбирательством, и плохо, если не занимаются, — продолжала Эми. — Так, по-вашему?
Эмиль объяснил свои возражения:
— Дело только в том, что их присутствие умаляет представление об их «величии». При ближайшем рассмотрении Великая Сила теряет приписываемую ей враждебность, а мы теряем страх перед ней. И вообще, Великие Силы более эффективны, когда их нет рядом, в свое отсутствие. Персонифицированные, институты власти оказываются просто… отдельными людьми и снегоходами, или распутными монахами.
Эми не понимала, к чему он ведет.
— Да, как и с Богом, — согласился Робин. — Страх Божий и отсутствие Бога идут рука об руку.
— Когда речь заходит об укреплении власти, присутствие — это плохая стратегия, как Бог и предположил, — поддержал его Эмиль.
— А мне кажется, они просто стараются сотрудничать, пытаясь добраться до нижней границы лавины, — упорствовала Эми. — Сотрудничество — это полезный общественный идеал.
По улыбкам окружающих она поняла, что была слишком серьезной и буквальной.
— Лишь немногие общественные идеалы могут пережить свое воплощение из абстрактной теории в практику, — сказал Эмиль. — Как абстрактные понятия они полезны, а в практическом воплощении начинают превращаться во вмешательство в чужие дела.
— И поэтому, вы полагаете, мы не должны воплощать общественные идеалы из страха их разрушить? — спросила Эми, начиная испытывать определенный интерес к юридической стороне вопроса.
— Воплощайте их, вне всякого сомнения, но снисходительно. Помните о трудностях, возникающих на практике.
— Почему бы не применить этот тезис к вашей теории присутствия и отсутствия? Следуя вашему аргументу, вы должны проявить снисходительность к снегоходам, то есть к моей помощи с самолетом.
Эмиль пристально взглянул на нее и сказал:
— Полагаю, да.
Как раз в этот момент на столе появились большие блюда с вяленым мясом, картофелем и кусочками сыра, и они приступили к делу, расставляя на гриле небольшие сковородки с сыром, чтобы он расплавился, а потом намазывая его на все остальные ингредиенты, — поглощенные клейким, жирным и восхитительным на вкус результатом своей работы. Американцы, сидевшие за соседним столом, с восхищением наблюдали за ними, а потом с дружескими улыбками наклонились поближе:
— Скажите, как называется это блюдо, что вы едите? — спросил один их них.
Поль-Луи ответил, и американцы заказали то же самое для себя.
— Они просто charmant
[108] в своих комбинезонах, — заметила Мари-Франс, бросив взгляд на американцев. — Во всяком случае, не они стали причиной лавины.
— Завтра мы будем в Англии, — неожиданно произнесла Поузи, со ртом, набитым сыром и хлебом. — Все это просто сон.
Эми это замечание показалось банальным; ее удивил мрачный тон молодой женщины. Если оставить в стороне юридические вопросы, разве не должны они радоваться, что их отец окажется в безопасности в Англии, где есть хорошие специалисты, официально назначенные консультанты и современные медицинские знания?
Поль-Луи снова наполнил вином их бокалы, обойдя Эмиля, которому пришлось пододвинуть свой бокал.
— О, excusez-moi, monsieur
[109]. Я думал… ну, что из-за вашей религии…
Эмиль саркастически улыбнулся. Это, видимо, означало: «А какая у меня, по вашему мнению, религия?»
