Мисс Уолтер вынесла Гарри в коридор. Эми попыталась преодолеть раздражение, которое испытывала, сидя тут. Даже застряв, поезд все равно остается замечательным изобретением, прекрасным примером взаимопомощи. Именно автомобиль, пример эгоистичного индивидуализма, разрушил Америку. Кто изобрел поезд? Паровой двигатель, если уж на то пошло? Она почти вспомнила. Роберт Фултон? Или он изобрел пароход? Джеймс Уатт? Эли Уитни, изобретатель хлопкоочистительной машины? Какая польза от школы, если забываешь простые факты, которые там учишь? Она надеялась, что знакомые имена просто оказались в другой ячейке ее памяти, и их заблокировали французские слова и фразы типа «Défense du fumer»
[145], на которые никто не обращал внимания, и все равно все курили.
Становилось все холоднее, в ее памяти проносились последние дни. Помимо той ошибки, которую она допустила с Отто, она понимала, что также ошиблась, вмешавшись в дела господина Венна: уроки жизни надо собирать по крупицам, а не получать сразу. Урок заключался в том, что наличие денег для решения проблемы не избавляет от необходимости лично изучить эту проблему, чтобы убедиться, что вы делаете то, что нужно. Ей следовало побольше узнать о состоянии господина Венна и не принимать на веру желаемое, приправленное надеждой, продажностью или национализмом. Например, поговорив сама с доктором, она могла бы оценить ситуацию и представить ее себе так, как она теперь ее понимала: Осуорси намеренно увез почти что мертвого Венна, преследуя собственные цели. Хорошо, она подберет и эту крупицу опыта.
Ее отражение в темном стекле показывало кого-то, кто выглядел точно так же, как выглядела она десять дней назад, но уже скрывало какой-то опыт и выводы, которых тогда еще не было. Еще оставалось что-то, что ей только предстояло понять, но это что-то ускользало от нее. Что-то интеллектуальное или что-то, связанное с сердцем? Связано ли это только с Европой? Или она могла узнать это где угодно? Связано ли то, что мешало ей сделать открытия, на которые она надеялась, с Калифорнией? Может быть, Париж откроет ей все это, что бы это ни было. Несмотря на все, что она поставила себе в упрек, напомнив себе о том, что приключения продолжаются, она приободрилась.
ЧАСТЬ IV
Париж
А что касается счастья, у него только одно предназначение — делать возможным несчастье.
Альбер Камю
Личное спасение дается тому, кто стремится к спасению всех.
Николай Бердяев
Глава 32
«Белый, быстрый, беглый…», — распевала Эми на разные лады, пока ее произношение не стало удовлетворять Эйприл Стэнтон, ее учительницу, еще одну представительницу американо-парижской мафии Жеральдин, как про себя привыкла называть эту компанию Эми. Ее домашнее задание состояло в серии упражнений на «ом» и «им», которые, — хотя Эйприл и заверяла Эми, что тембр ее голоса не того сорта, который ненавидят все европейцы, — все-таки должны были исправить погрешности. Эми надеялась получить французского учителя, какого-нибудь бедного преподавателя, живущего в мансарде; но Эйприл жила в дорогой квартире в шестнадцатом округе, и ее муж занимался банковскими капиталовложениями.
Эми пошла домой через Альмский мост, далее по левому берегу Сены. По сравнению с Вальмери Париж казался теплым. Снега не было, и из люков и вентиляционных отверстий, которые вели в огромный подземный мир города, шел пар. Можно было бы ожидать, что у таких мест собираются бездомные, но, как сказала Жеральдин: «В Париже нет бездомных, — о, за исключением клошаров, которые твердо держатся за свой образ жизни, обитают на платформах метро и никогда никого не беспокоят». Теперь, проведя здесь несколько недель, Эми чувствовала себя таким же изгоем, как они, такой же одинокой и не имеющей цели в жизни.
Многое пошло не так, как надо, и из-за этого у нее начали появляться сомнения, подрывавшие ее жизнерадостность, которую она надеялась восстановить по приезде сюда. Дело не в том, что кто-то проявлял недружелюбие по отношению к ней. Конечно же, все были настолько любезны, насколько могли, и даже более того, что заставляло ее спрашивать себя, не играют ли тут свою роль ее деньги. Она не могла заставить себя поверить в их искренность. Помимо неопределенности, связанной со школой кулинарии, языковой школой, уроками дикции и приглашениями на французские обеды, ее еще беспокоили три или, может быть, четыре момента.
Во-первых, волна беспокойства из Калифорнии. Вид компьютера и факса оскорбляли лучшие чувства Тамми своим утилитарным уродством: ведь они должны были находиться в гостиной или «салоне», где имелась телефонная розетка, и поэтому их пришлось поставить на «бюро» в стиле Людовика XVI — это была хорошая копия, сделанная в девятнадцатом веке («бюро» переводилось на английский как «письменный стол»). Эми не понимала, почему телефонная компания не могла перенести розетку в другую комнату, но дело обстояло именно так.
Когда факс подключили первый раз, он почти сразу же выдал присланные Сигрид вырезки из «Нью-Йорк таймс», касающиеся грозящих военных планов, и одну вырезку о самой Эми из «Сан-Хосе-меркьюри ньюс» со старой фотографией и историей о Жанне д’Арк, в которой делался акцент на неизменной живучести религиозных предрассудков в Альпах, которые в настоящий момент служат для сокрытия военных планов и в которые по стечению обстоятельств была втянута невинная предпринимательница из компьютерной фирмы Эми Хокинз, обвиненная по таинственным геополитическим причинам, которые еще предстоит выяснить. Так как Эми, насколько это было ей известно, пока ни в чем не обвиняли, эта странная заметка показалась ей отзвуком ее собственных тревог, которые втайне заставляли ее нервничать и которые непонятным образом были доведены до редактора газеты в Калифорнии. Она старалась не думать об этой зловещей теме, но не могла совсем выбросить ее из головы.
Кроме того, в душе росло смущение по поводу того, что у нее есть деньги. Ее квартира оказалась чрезвычайно красивой и комфортабельной — хозяйка была довольна. Квартира находилась на третьем этаже в доме без лифта, который, кстати, был и не нужен.
— Это то, что можно было ожидать за такую сумму, — сделала она слабую попытку намекнуть Тамми.
— Ну что вы, Эми, не можете же вы получить все эти американские удобства, если хотите обставить квартиру в стиле семнадцатого века, — сказала Тамми, как будто Эми была фифой из Беверли Хиллз.
Портьеры из серого шелка, очень массивные и сложные, подходили по цвету к небу. Все время, пока Эми была в Вальмери, ей постоянно звонили Тамми и Жеральдин и спрашивали, что она думает по поводу серого цвета или шелка. Прекрасно, замечательно, отвечала Эми, а теперь лишь позволила себе заметить, что в такую безрадостную погоду немного более оживленный цвет выглядел бы посимпатичнее.
— Это чисто калифорнийская мысль, — ответила Тамми. — Синий или желтый в Париже на самом деле также не смотрятся здорово. Все дело в освещении.
