А значит, если они действительно это сделали, возможно, убийство не было случайным. Возможно, они все спланировали заранее и договорились, чтобы кто-то ждал в гараже. Или, может, у одного из них был телефон с предоплаченным тарифным планом, который нельзя отследить. Полиция такого не нашла, но это не значит, что его не существует. Если родителям помогли избавиться от тела, они должны были кому-то позвонить.
Телефон звонил еще несколько раз. Марко говорили, что они с женой убийцы и что пора перестать компостировать мозги полиции. Советовали молиться. Предлагали услуги ясновидящих – за деньги. Но никто не назвался похитителем.
Наконец Энн с Марко идут наверх в спальню. Они не спали уже двадцать четыре часа, не считая вчерашнего дня. Энн попыталась прилечь, но спать она не в состоянии. У нее перед глазами стоит Кора, и она не в силах поверить, что не может коснуться дочери, не знает, где она и все ли с ней в порядке.
Энн с Марко ложатся на кровать, не раздеваясь, готовые вскочить, едва зазвонит телефон. Они обнимают друг друга и разговаривают шепотом.
– Хотела бы я увидеться с доктором Ламсден, – говорит Энн.
Марко притягивает ее ближе. Он не знает, что ответить. Доктор Ламсден где-то в Европе еще недели на две. Все записи Энн к ней на прием отменены.
– Я знаю, – шепчет Марко.
Энн шепчет в ответ:
– Она сказала, если нужно, я могу пойти к доктору, который ее подменяет. Может, стоит?
Марко раздумывает. Он переживает за нее. Переживает, что, если все это затянется, она не выдержит. Она всегда с трудом переносила стрессовые ситуации.
– Не знаю, малыш, – отвечает Марко. – Ты посмотри, сколько там репортеров, как ты пойдешь к доктору?
– Не знаю, – шепчет Энн подавленно. Ей тоже не хочется, чтобы репортеры следовали за ней к психиатру. Она боится, что в СМИ узнают о ее послеродовой депрессии. Она видела, как они отреагировали на ошибку с боди. Пока что единственные, кто знают о депрессии, – это Марко, ее мать, доктор и фармацевт. И, конечно, полицейские, которые сразу после похищения обыскали дом и нашли лекарство.
Полиция сжимает вокруг них кольцо, как стая волков. Они бы вели себя по-другому, если бы она не лечилась у психиатра? Может, и да. Это ее вина, что они под подозрением. У полиции нет других причин подозревать их. Если только дело не в том, что они оставили ребенка одного. Это уже вина Марко. Они оба виноваты.
Энн лежит на кровати, вспоминая, каково это – прижимать к себе своего ребенка, чувствовать тепло пухлого тельца в подгузнике, вдыхать запах детской кожи после купания. Вспоминает чудесную улыбку Коры и завиток у нее на лбу – совсем как у девчушки из стишка. Они с Марко часто об этом шутили.
Жила-была девчушка, на лбу завитушка,
И вела себя просто прекрасно,
Если была хорошая,
А если плохая, была она просто ужасна.
И какой бы подавленной она себя ни чувствовала (Что за мать впадает в депрессию, когда судьба подарила ей замечательного ребенка?), Энн безмерно любит свою дочурку.
Но нагрузка была непосильной. Кора все время плакала, страдала от колик, ей требовалось больше внимания, чем другим детям. Когда Марко вернулся на работу, дни стали казаться невыносимо долгими. Энн заполняла время, чем могла, но ей было одиноко. Каждый день был похож на предыдущий. Она не помнила времени, когда они были заполнены чем-то другим. В тумане недосыпа она стала забывать женщину, которая когда-то работала в художественной галерее, и едва могла представить, каково это – помогать клиентам с поиском картин для их коллекций или трепетать от волнения, обнаружив молодого многообещающего художника. Она почти забыла, какой она была до того, как родила и осталась сидеть дома с ребенком.
Энн не хотелось просить мать о помощи: та была слишком занята своими друзьями, своим клубом, благотворительностью. А никто из друзей Энн не сидел в это время дома с детьми. Энн приходилось тяжело. Она стыдилась того, что не справляется. Марко предлагал нанять кого-нибудь в помощь, но от этого она чувствовала себя ущербной.
Единственным облегчением было ее собрание мамочек, по три часа раз в неделю, в среду утром. Но она не успела сблизиться ни с одной из них настолько, чтобы делиться своими переживаниями. Казалось, что все они искренне счастливы и лучше, чем она, разбираются в вопросах материнства, хотя у каждой из них это был первый ребенок.
И еще раз в неделю во второй половине дня она ходила на прием к доктору Ламсден, а с Корой сидел Марко.
Все, чего Энн сейчас желает, это переместиться на сутки назад. Она смотрит на электронные часы на прикроватном столике – 23:31. Двадцать четыре часа назад она возвращалась на вечеринку, оставив Кору в кроватке. Ничего еще не случилось, все было в порядке. Если бы только она могла повернуть время вспять. Если бы она могла получить назад своего ребенка, она была бы так благодарна, так счастлива, что, наверное, никогда больше не впала бы в депрессию. Она бы ценила каждую минуту, проведенную с дочерью. Она бы никогда больше ни на что не жаловалась, никогда.
Лежа на кровати, Энн заключает частную сделку с Богом, хотя не верит в Бога, а потом плачет в подушку.
Наконец Энн засыпает, но Марко еще долго лежит рядом с ней без сна. Он не может отогнать навязчивые мысли.
Он смотрит на жену, которая спит, повернувшись на бок к нему спиной. Она заснула впервые за тридцать шесть часов. Он знает, что сон ей необходим, чтобы выдержать.
Он смотрит на ее спину и думает, как изменилась она с тех пор, как у них родился ребенок. Это стало для него полной неожиданностью. Они оба так ждали этого ребенка: украшали детскую, покупали детские вещи, ходили на занятия по подготовке к родам, слушали, как ребенок толкается у нее в животе. Это время было одним из самых счастливых в его жизни. Он и не думал, что потом будет тяжело. Он представить себе не мог.
Роды были долгими и трудными – к этому они тоже не были готовы. Никто не предупреждает на предродовых занятиях, что все может пойти наперекосяк. В конце концов Энн пришлось сделать срочное кесарево сечение, но с Корой все было в порядке. Она была идеальна. И с матерью и с ребенком все было в порядке, и они вернулись домой к новой жизни.
Период восстановления тоже проходил дольше и тяжелее для Энн из-за кесарева. Казалось, она разочарована тем, что не смогла родить естественным образом. Марко пытался ее переубедить. Он тоже не так себе все представлял, но какая разница? Кора была идеальной, Энн была здорова, а все остальное не имело значения.
Поначалу у Энн были сложности с кормлением: не получалось приучить ребенка к груди. Пришлось обратиться за профессиональной помощью. Мать Энн не могла ничего посоветовать: сама она кормила дочь из бутылочки.
Марко хочется протянуть руку и осторожно погладить Энн по спине, но он боится ее разбудить. Она всегда была чувствительной, эмоциональной. Одна из самых утонченных женщин, которых он когда-либо видел. Когда-то он любил неожиданно заявиться к ней в галерею. Иногда он заставал ее врасплох за ланчем, иногда – после работы, просто потому что хотел увидеться. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она общается с клиентами, как загорается, когда говорит о картине или о новом художнике. Он думал: не могу поверить, что она моя.
