Он пытается все обдумать. Брюс мертв, следовательно, не может никому ничего рассказать. И он был единственным, кто знал. Если полиция найдет убийцу или убийц Брюса, то даже если Брюс и говорил им про Марко, это не доказательство. Это будет просто слухом. Нет никакого подтверждения тому, что Марко вынул дочь из кроватки и передал в гараже Брюсу.
Может быть, и хорошо, что Брюс мертв.
Он должен сообщить Расбаху, но как? И вот, пока он разглядывает фотографию убитого, его озаряет идея. Он скажет детективу, что заметил фотографию в газете и узнал человека на ней. Он видел, как тот вертится возле их дома. Он и забыл об этом, пока ему на глаза не попалась фотография. Возможно, ему не поверят, но это все, что приходит в голову.
Он убежден, что их с Брюсом никогда не видели вместе. Вряд ли кто-нибудь сможет установить между ними связь.
Он ни за что не простит себе, если не сделает все, что в его силах, чтобы найти Кору.
Придется сначала сказать Энн. Он еще минуту колеблется, обдумывая варианты, и затем произносит:
– Энн.
– Что?
– Смотри.
Она подходит и смотрит поверх его плеча на то место в газете, куда указывает его палец. Разглядывает фотографию.
– И что? – спрашивает она.
– Узнаешь его?
Она смотрит снова.
– Не думаю. Кто это?
– Я его точно видел раньше, – говорит Марко.
– Где?
– Не знаю, но лицо знакомое. Я точно видел его недавно в нашем районе – рядом с домом.
Энн смотрит внимательнее.
– Знаешь, кажется, я тоже его видела, но не пойму, где.
Еще лучше, думает Марко.
Прежде чем ехать в участок, Марко берет ноутбук и просматривает все интернет-издания в поисках информации об убийстве Дерека Хонига. Он не хочет никаких сюрпризов.
Информации не так уж много. Дело привлекло мало внимания. Дерек Хониг взял отгул на работе незадолго до того, как его нашли мертвым в домике в горах. Обнаружила его женщина, которая прибиралась там раз в месяц. Он жил один. Разведен, детей нет. Читая об этом, Марко чувствует, как пробегает мороз по коже. Человек, которого он знал под именем Брюс, рассказывал, что у него самого трое детей и он знает, как обращаться с младенцами, и Марко ему верил. Теперь его приводят в ужас собственные действия. Он доверил свою дочь совершенно незнакомому человеку, рассчитывая, что тот о ней позаботится. Как он мог так поступить?
Энн с Марко появились в полицейском участке без предупреждения. «Ауди» им вернули вчера. Марко, сжимая в руках газету, спросил у стойки детектива Расбаха. Тот был на месте, хотя сегодня была суббота.
– У вас есть минута? – спросил Расбаха Марко.
– Конечно, – ответил детектив и провел их в знакомую комнату для допросов. Дженнингс шел следом, прихватив еще один стул. Все четверо сели друг напротив друга.
Марко положил газету на стол перед Расбахом и показал на фотографию убитого. Детектив взглянул на фотографию, бегло прочитал статью. Затем поднял глаза и спросил:
– Так?
– Я узнал его, – сказал Марко. Он понимал, что выглядит взволнованным, хотя изо всех сил старался держаться невозмутимо. Он намеренно смотрел в глаза детективу. – Мне кажется, я его уже видел, перед тем как Кору похитили.
– Видели где? – спросил Расбах.
– В том-то и дело, – уклончиво ответил Марко. – Я точно не знаю. Но как только я заметил фотографию, я сразу же вспомнил, что видел его недавно и неоднократно. Кажется, это было рядом с домом, в нашем районе, на нашей улице.
Расбах пристально смотрел на Марко, сжав губы.
– Энн тоже его узнала, – сказал Марко, кивком указывая на жену.
Расбах перевел взгляд на Энн.
Энн кивнула:
– Да, я его видела, но не знаю, где.
– Уверены?
Она снова кивнула.
– Подождите минутку, – попросил Расбах, и они с Дженнингсом вышли из комнаты.
Энн с Марко ждали в тишине. Разговаривать друг с другом они не хотели из-за камер. Марко непрерывно приходилось следить за руками, чтобы ничего не теребить. Ему хотелось встать и начать ходить по комнате, но он силой удерживал себя на месте.
Наконец Расбах вернулся.
– Я сам туда сегодня съезжу. Если окажется, что это дело имеет отношение к вашему, я с вами свяжусь.
– Как скоро, по-вашему, это будет? – спросил Марко.
– Не знаю. Вернусь, как только смогу, – пообещал Расбах.
Марко с Энн ничего не оставалось, кроме как ехать домой и ждать.
23
Дома Марко никак не может успокоиться. Он расхаживает по комнатам. Действует Энн на нервы. Они огрызаются друг на друга.
– Наверное, поеду в офис, – резко говорит он. – Мне нужно отвлечься и заняться клиентами. Пока они у меня еще есть.
– Хорошая мысль, – соглашается Энн, которая хочет остаться одна. Она отчаянно желает, чтобы у нее была возможность побеседовать с доктором Ламсден. Та перезвонила Энн, как только получила ее взволнованное сообщение по голосовой почте, но хотя доктор Ламсден проявила искреннее сочувствие и постаралась оказать поддержку, телефонного разговора было явно недостаточно. Доктор Ламсден настаивала, чтобы Энн обратилась к доктору, который ее подменяет, пока она не вернется. Но Энн не хочет идти к незнакомому врачу.
Она размышляет, стоит ли потребовать у Синтии объяснений. Сейчас ей уже не кажется, что это Синтия забрала ее ребенка. Но ей бы хотелось знать, что происходит между Синтией и ее мужем. Возможно, Энн не перестает об этом думать, потому что гадать, где сейчас ее ребенок, намного больнее.
Энн знает, что Синтия дома. Она периодически слышит ее по ту сторону общей стены. И Энн знает, что Грэм в отъезде: она видела из окна спальни утром, как он с вещами садится в черный лимузин аэропорта. Она могла бы пойти к соседям и высказать все Синтии, велеть ей держаться подальше от ее мужа. Она останавливается и смотрит на стену в гостиной, пытаясь решить, что делать. Синтия там, за стеной.
Но Энн не осмеливается. Она чувствует себя слишком несчастной. Она призналась детективу, что подслушала разговор, но еще ничего не сказала по этому поводу Марко. И Марко ей ничего не сказал. Кажется, у них новая манера поведения – молчать о болезненных вещах. Раньше они всем друг с другом делились… ну почти всем. Но с рождением ребенка многое изменилось.
Из-за депрессии она утратила интерес к чему-либо. Поначалу Марко приносил цветы, конфеты, оказывал знаки внимания, чтобы поднять ей настроение, но все это не работало, все было не по-настоящему. Он перестал рассказывать ей, как прошел день, как дела в компании. Она не могла рассказать о своей собственной работе, потому что больше не работала. Им вообще почти не о чем было разговаривать, кроме ребенка. Может быть, Марко был прав. Может быть, ей следовало вернуться на работу.
