Теперь в полиции знают, что она напала на Сьюзан. Они думают, она склонна к насилию. Все это время Энн боялась, что полиция в любом случае сочтет виновной ее. Но есть вещи и похуже, чем быть оклеветанной.
Теперь больше всего на свете Энн боится, что она на самом деле виновна.
Те первые несколько дней после похищения, когда Энн была уверена, что Кору забрал кто-то посторонний, были тяжелыми, ведь их подозревали полиция, общество и даже ее собственная мать. Но они с Марко все вынесли, потому что знали, что невиновны. Они совершили всего одну ошибку: оставили дочь без внимания. Но они ее не бросали.
А теперь из-за того, что случилось той ночью, когда она заснула на диване, поиски доказательств неверности Марко перепутались в ее голове с поисками Коры. Реальность исказилась. Она помнит, как ей казалось, что это Синтия украла ее ребенка.
Болезнь вернулась. Когда именно это случилось?
Ей кажется, она знает. Это случилось в ночь похищения, после того как она шлепнула Кору. У нее был провал. Она не помнит, что произошло.
Она чувствует почти облегчение теперь, когда понимает, что это ее рук дело. Лучше быть убитой собственной матерью, быстро, в собственной спальне, окруженной знакомыми барашками, чем быть похищенной каким-то монстром, который издевался бы над ней и мучил.
Энн следует позвонить матери. Мать бы знала, что делать. Но Энн не хочет ей звонить. Мать попытается все скрыть, притвориться, будто этого не было. Как Марко. Они все пытаются скрыть, что она натворила.
Она больше не хочет скрывать. Она должна сказать полиции. И нужно сделать это сейчас, прежде чем кто-нибудь попытается ее остановить. Она хочет, чтобы все открылось. Она больше не вынесет этих секретов, этой лжи. Ей нужно знать, где дочь, где ее последнее пристанище. Ей нужно взять ее на руки в последний раз.
Она выглядывает на улицу из окна спальни. Репортеров поблизости не видно. Она поспешно одевается и вызывает такси, чтобы ехать в участок.
Кажется, что такси едет слишком долго, но наконец оно появляется. Она быстро садится и устраивается на заднем сиденье. У нее странное состояние, но она полна решимости. Ей нужно, чтобы это кончилось. Она расскажет полиции, что случилось. Она убила Кору. Должно быть, Марко договорился, чтобы тело увезли, а потом убедил их предложить денег за выкуп, чтобы сбить полицию со следа. Но теперь Марко придется перестать ее защищать. Ему придется перестать врать ей. Придется сказать ей, куда он дел тело Коры, и тогда она будет знать. Она должна знать, где ее девочка. Она не вынесет неведения.
Она не может рассчитывать, что кто-то скажет правду, пока не сделает это первой.
Когда она заходит в участок, женщина за стойкой смотрит на нее с заметным участием.
– У вас все в порядке, мэм? – спрашивает она.
– Да-да, – торопливо отвечает Энн. – Мне нужно поговорить с детективом Расбахом, – ее голос ей самой кажется странным.
– Его здесь нет. Сегодня воскресенье, – говорит полицейская. – Я попробую ему позвонить, – после непродолжительного разговора по телефону она кладет трубку и сообщает: – Он уже едет. Будет здесь через полчаса.
Энн нетерпеливо ждет, мысли беспорядочно крутятся в ее голове.
Менее чем через полчаса появляется Расбах; сегодня он одет по-простому, в брюки цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он выглядит непривычно: раньше Энн видела его только в костюме. Это немного сбивает с толку.
– Энн, – говорит он, бросая на нее внимательный взгляд, от которого не ускользает ни одной детали. – Чем могу помочь?
– Мне нужно с вами поговорить, – быстро отвечает Энн.
– Где ваш адвокат? – спрашивает Расбах. – Меня информировали, что теперь я могу говорить с вами только в присутствии адвоката.
– Мне не нужен адвокат, – настаивает Энн.
– Уверены? Может быть, вам лучше ему позвонить? Я подожду.
Адвокат просто не даст ей сказать то, что нужно.
– Нет! Я уверена. Мне не нужен адвокат. Я хочу обойтись без него… и не звоните моему мужу.
– Хорошо, – говорит Расбах и, развернувшись, ведет ее за собой по длинному коридору.
Энн заходит вслед за ним в комнату для допроса. Она начинает говорить еще прежде, чем он садится. Он просит ее подождать.
– Для записи, – говорит Расбах. – Укажите свое имя, дату рождения и тот факт, что вам рекомендовали вызвать адвоката, но вы отказались.
После того как Энн все это произносит, они начинают.
– Цель вашего сегодняшнего визита? – спрашивает детектив.
– Я пришла сознаться.
28
Детектив Расбах внимательно разглядывал Энн. Она была явно взволнована и сидела, выкручивая себе руки. По лицу разлилась бледность, зрачки были расширены. Он не был уверен, стоит ли продолжать. Она произнесла на камеру, что отказывается от своего права на юридическую помощь, но он сомневался, способна ли она была в своем нынешнем психическом состоянии принимать такие решения. И все же он хотел услышать, что она ему скажет. Они всегда могли отклонить ее признание как недействительное (скорее всего, они так и сделают), но ему необходимо было это услышать. Он хотел знать.
– Я ее убила, – сказала Энн. Она казалась расстроенной, но в здравом уме. Она знала, кто она, где она и что делает.
– Расскажите, что случилось, – сидя напротив нее, попросил он.
– Я проверяла ее в одиннадцать, – начала Энн. – Я пыталась покормить ее из бутылочки, потому что выпила. Но она раскапризничалась, она хотела грудь. Отказывалась брать бутылочку, – Энн замолчала и посмотрела поверх плеча Расбаха в стену, как будто у него за спиной был экран, на котором перед ней снова разворачивалось произошедшее.
– Продолжайте, – попросил детектив.
– Тогда я подумала, ну и к черту, и дала ей грудь. Мне было стыдно, но она не хотела бутылочку и была голодной. Все плакала, и плакала, и никак не успокаивалась. Раньше у меня не возникало проблем с тем, чтобы кормить ее из бутылочки, она спокойно ее брала. Откуда мне было знать, что она вдруг откажется именно в тот вечер, когда я выпила вина?
Расбах ждал продолжения. Он не хотел, заговорив, прервать поток ее мыслей. Она все так же смотрела в стену позади него, как будто была в трансе.
– Я не знала, что еще делать. Поэтому покормила ее грудью, – она оторвала глаза от стены и посмотрела на него. – Я соврала, когда сказала, что помню, как сняла с нее розовое боди. Я не помню. Я сказала вам это только потому, что предположила, что я это сделала, но в действительности я ничего этого не помню.
– А что вы помните? – спросил Расбах.
– Помню, как кормила ее, она поела, но мало, а потом опять начала плакать, – взгляд Энн вернулся к воображаемому экрану. – Я ходила с ней, укачивала ее, пела, но она только громче плакала. И я плакала тоже, – она посмотрела на него. – Я ее шлепнула, – из ее глаз брызнули слезы. – После этого я ничего не помню. Она была в розовом боди, когда я ее шлепнула, я помню это, но я не помню, что случилось потом. Наверное, я ее переодела. Может быть, я уронила ее или стала трясти, не знаю. Может быть, я прижала ей к лицу подушку, как вы и говорили, чтобы она перестала плакать, но только каким-то образом я ее точно убила, – она начала истерично рыдать. – А когда я вернулась в полночь, она была в кроватке, но я не брала ее на руки. Я не знаю, дышала ли она.
