Раз взлетев на дыбы и глазами меряя воздух, медный конь копыт не опустит: прыжок над историей — будет; великое будет волнение; рассечется земля; самые горы обрушатся от великого труса…
Бросятся с мест своих в эти дни все народы земные; брань великая будет, — брань небывалая в мире: желтые полчища азиатов, тронувшись с насиженных мест, обагрят поля европейские океанами крови; будет, будет — Цусима! Будет — новая Калка!..
Куликово Поле, я жду тебя!
Андрей Белый, «Петербург»
Петербург» Андрея Белого, возможно, является самым значительным романом Серебряного века — периода расцвета символизма в дореволюционной России. Роман был написан в 1911 г., его действие происходит в столице царской России шестью годами раньше — осенью 1905 г. «Дни стояли туманные, странные». За полтора года до этого в далекой Маньчжурии Российская империя вступила в войну с неизвестной Японией. Поражение в Восточной Азии вызвало волнения в центральных районах. «Во все долгие ночи над Россией сияли кровавые зарева деревенских пожаров»
. Угроза крестьянского бунта нависла над самим великим городом.
На первый взгляд главными героями романа являются вымышленный реакционный сенатор Аполлон Аполлонович Аблеухов и его сын Николай Аполлонович — запутавшийся интеллектуал, который читает Канта и все еще живет с родителями. Николай получает приказ от таинственной революционной организации убить своего отца с помощью бомбы, сделанной из консервной банки. Роман изобилует другими штампами русской литературы конца XIX в., такими как заговорщики в потрепанной одежде, неверные жены и двойные агенты. На самом деле все эти действующие лица играют лишь второстепенную роль. Настоящим героем романа является метрополия, именем которой он назван, и в центре сюжета борьба Санкт-Петербурга с мириадами разрушительных сил — борьба космоса против хаоса.
Петербург, величайшее творение Петра I, «самый умышленный и отвлеченный город в мире» (Достоевский), наделен многими значениями. Для Белого искусственно созданная столица олицетворяет, помимо прочего, разум, порядок, симметрию, укрощение стихий человеком, самодержавие Романовых и Запад. А злые апокалиптические силы ждут возможности поглотить Петербург. Природа, темные пролетарские массы, революция и дионисийский разгул — все они угрожают смести его в бурные воды Невы. Но самую большую опасность представляет Азия, Восток, чьи монгольские воины разорили Россию семью веками раньше и снова стоят в полной готовности выступить в западный поход. Поражение царской армии на Тихом океане в 1905 г. было предвестником еще более смутных времен. «…Уж проснулся Китай; и пал Порт-Артур; желтолицыми наводняется приамурский наш край; пробудились сказания о железных всадниках Чингиз-Хана….Но послушай, прислушайся: топоты… Топоты из зауральских степей. Приближаются топоты»
.
Андрей Белый не был единственным поэтом Серебряного века, который видел надвигающуюся с Востока опасность. Как и в Западной Европе эпохи fin de siècle, желтая угроза завладела впечатлительными умами поэтов той эпохи. Подобно своим французским современникам, они одновременно испытывали ужас и восхищение перед экзотическим и зловещим Востоком. Но если в жилах Шарля Бодлера, Шарля Мари Жоржа Гюисманса, Жерара де Нерваля не текла азиатская кровь, то русские символисты полностью осознавали доставшееся им восточное наследие. С одной стороны, как видно из приведенного выше отрывка, глубокое предчувствие опасности, характерное для западной литературы того времени, проявилось в таких романах, как «Петербург», в форме атавистического страха перед новым татарским Армагеддоном. Но при этом излишняя впечатлительность привела к тому, что русские в эпоху Серебряного века подчеркивали свои — реальные или воображаемые — родственные связи с Востоком.
Такое крайне амбивалентное отношение к Азии — как к враждебной разрушительной стихии, с одной стороны, и как к части собственного российского наследия, с другой, — пронизывает и роман Белого. («Петербург» — вторая часть незавершенной трилогии под рабочим названием «Восток или Запад?».) Желтый в нем — преобладающий цвет, по улицам снуют «монгольские рожи», и многие герои связаны с Востоком. Род Аполлона Аполлоновича — ретрограда и бюрократа — идет от киргиз-кайсацкой орды. Хотя любовь Аблеухова к математической точности и «государственной планиметрии» свойственна исключительно европейской ментальности, его сын возвращается к своим азиатским корням. Николай Аполлонович увлечен тибетским буддизмом, а по ночам видит в своих беспокойных снах Конфуция и Чингисхана. Он слоняется по своему кабинету в бухарском халате, туркестанской тюбетейке и татарских шлепанцах — так «блестящий молодой человек превратился в восточного человека»
.
«Петербург» — это лучшее литературное произведение, написанное под впечатлением катастрофической для России войны с Японией 1904—1905 гг.
. Но это ни в коем случае не военный роман. В отличие от таких хорошо известных книг, как «Цусима» матроса-радикала Алексея Новикова-Прибоя, Белый полностью игнорирует военные действия на Дальнем Востоке. Его импрессионистское повествование сосредоточено на том, как поражение в войне повлияло на город, находившийся вдали от сражений. Автору прекрасно удается описать смятение в умах жителей столицы после унизительного поражения царизма на Тихом океане, а также зарождающиеся революционные беспорядки, которые грозят распространиться и уничтожить самодержавие. Что еще более важно, роман «Петербург» напоминает о том, что русским людям Восток представлялся по-разному — это и объект завоевания, и напоминание о монгольском нашествии, и неоспоримая часть собственной генеалогии. Именно по этой причине роман Белого представляет собой прекрасную отправную точку для изучения событий, приведших к войне с Японией.
* * *
В 1895 г. Япония неожиданно одержала победу над Китаем в короткой войне. Российская дипломатия, которая до того более десятилетия пребывала в спячке, внезапно оживилась. Николай II только что пришел к власти, и Дальний Восток волновал его воображение. Беды Срединного царства обещали честолюбивому молодому царю богатые возможности. Подобно коню Андрея Белого, его империя взлетела ввысь и устремилась на Восток.
В течение последующих девяти лет Россия стремительно продвигалась вглубь Азии. Однако путь ее был крайне извилист. Сначала в 1896 г. царь заключил военный союз с Китаем, пообещав защищать Срединное царство от других держав, желающих захватить его владения. В следующем году Петербург резко изменил курс, захватив несколько лакомых кусочков на Ляодунском полуострове неподалеку от самого Пекина. Три года спустя, в 1900 г., Россия как будто вернулась к прежней политике и заявила, что будет помогать Китаю, охваченному Боксерским восстанием. Казаки неожиданно вступили в потомственные провинции династии Цин в Маньчжурии. Хотя официально царское правительство обещало вывести войска, на самом деле создавалось впечатление, что оно намеревается аннексировать этот регион и даже как будто вынашивает замыслы относительно Кореи. И, наконец, в начале 1904 г. Россия вступила в войну с Японией, неожиданную и нежеланную почти для всех.
Откуда такая непоследовательность? Многие российские наблюдатели как до, так и после революции 1917 г. считали, что причиной тому была коррупция угасающего императорского двора. По их мнению, Дальний Восток вдохновлял теневых наперсников царя и его министров на различные противоречащие друг другу корыстные планы. Одним из первых, кто начал искать «козла отпущения», был бывший военный министр генерал Алексей Куропаткин. Через четыре года после поражения русской армии он опубликовал описание этого конфликта и его истоков под названием «Русская армия и японская война»
. Пытаясь спасти свою репутацию, генерал выдвинул предположение о том, что причиной фиаско русской армии явилась провокационная деятельность лесной концессии на реке Ялу. Это русское предприятие было расположено рядом с северной границей Кореи и находилось под покровительством приближенного к Николаю II капитана гвардии Александра Безобразова.
