В последнее время высокопоставленные чиновники гордо и важно говорят мне о великой миссии России в Азии и о зарождении новой эры, которая сделает Россию цивилизованной страной высшего класса… Вкратце, все, что я слышу, сливается в единый голос, который утверждает, что со временем Россия неизбежно станет господствовать в мире, начиная с Востока и Юго-Востока, которые еще не затронула раковая опухоль европейской цивилизации… Я никогда не думал, что такой лихорадочный фанатизм, который я сейчас наблюдаю, сможет овладеть Россией. Так думают и говорят не только несколько отдельных экзальтированных индивидуумов — это общее мнение, с которым сталкиваешься повсюду
.
ГЛАВА 9.
КАЙЗЕР ВИЛЬГЕЛЬМ И ПОРТ-АРТУР
Как и природа, дипломатия не терпит пустоты. Это было особенно верно в отношении Китая после поражения в войне с Японией в 1895 г. Беспомощность династии Цин, которая не смогла отразить нападение гораздо меньшего по размеру соседнего островного государства, скоро начала привлекать внимание европейских держав. В предшествующее десятилетие великие державы Запада, распираемые энергией экспансионизма, состязались друг с другом в разделе Африканского континента
. Теперь началась драка за Китай.
В первые несколько лет после заключения Симоносекского мирного договора никто не пытался аннексировать никакие земли. В конце концов сохранение территориальной целостности Срединного царства послужило причиной тройственной интервенции России, Франции и Германии. Вместо этого все старались получить экономические преимущества за счет железнодорожных и телеграфных концессий, прав на разработку месторождений и торговые привилегии. Великобритания, Франция, Германия, Россия, США, Япония, даже Дания и Бельгия — все вступили в это состязание. Граф Мюнстер, немецкий дипломат, выразил мнение, характерное для многих его современников-европейцев: «В Китае открылся целый новый мир для колониальной и промышленной деятельности. Именно там, а не в Африке лежит будущее немецкого коммерческого и предпринимательского духа»
.
[128] Передовица в «Chicago Inter-Ocean» говорила примерно о том же: «Наступило благодатное время для того, чтобы открыть обширную территорию Китая для торговли и цивилизации арийской расы»
.
Какое-то время события как будто подтверждали обещание лорда Биконсфилда, что в Китае «места хватит всем». Французский посол Огюст Жерар быстро потребовал вознаграждения для Франции за ее участие в тройной интервенции. К июню 1895 г дипломат уже договорился о выгодной для Парижа демаркации на индокитайской границе, а также получил разрешение построить железную дорогу из французской колонии в южные провинции Китая
. В следующем году Жерар добился получения лицензии на управление арсеналом в Фучжоу, а также существенных экономических прав в провинциях Юньнань и Сычуань.
Торговое положение Британии в Срединном царстве также улучшилось. В начале 1896 г. министр иностранных дел назначил в Пекин нового дипломатического представителя, сэра Клода Макдональда. Для многих назначение бывшего шотландского офицера с большим военным опытом в Африке, но мало сведущего в высокой дипломатии казалось странным. Однако благодаря своему прямому характеру и деятельной натуре он смог вернуть часть того влияния, которое Лондон утратил, не захотев поддержать Китай в Симоносеки
. В первые два года службы на этом посту Макдональд также убедил Цзунлиямынь предоставить Великобритании ряд железнодорожных концессий и подтвердить ее экономическое преимущество в благодатной долине реки Янцзы
.
Со своим грандиозным проектом Китайско-Восточной железной дороги Россия лидировала в погоне за получением преимуществ от цинского правительства, и ее привилегированное положение в Пекине вызывало сильную зависть соперников. Сэр Роберт Харт сожалел: «Сверкающая на Востоке “Звезда Империи” явно русская!»
В 1896 и 1897 гг. уважение Китая к Петербургу несомненно достигло своего апогея
[129]. Цзунлиямынь легко предоставил разрешение казачьему батальону пройти через Маньчжурию, а кораблям царского флота — зимовать в гавани Циндао в заливе Кяо-Чао на полуострове Шаньдун к юго-востоку от Пекина
. В 1896 г. правительство Цин даже обратилось к графу Кассини с просьбой предоставить военную помощь для подавления восстания в удаленных северных горах Маньчжурии
. И все же Пекин мог потакать желаниям своего нового союзника только до определенных пределов. Царские дипломаты не добились успеха в попытках заменить англичан русскими на китайской государственной службе, и многократные предложения направить военных инструкторов в Маньчжурию не находили отклика
[130].
Джентльменское соглашение европейцев не захватывать земли в Китае оставалось в силе недолго. Первой его нарушила Германия.
* * *
Берлин — парвеню в международном империализме со свежими амбициями в Weltpolitik — становился все менее доволен своей скромной ролью в Срединном царстве. Обладая заметным экономическим влиянием, немцы тем не менее не владели никакими территориальными концессиями и, за исключением привилегии предоставлять военных инструкторов для цинской армии, имели очень мало преимуществ. Неистовый и претенциозный кайзер Вильгельм II сильно обижался в годы, последовавшие за заключением мира в Симоносеки. Его дипломаты поддержали русскую интервенцию с гораздо большим энтузиазмом, чем французы, однако, в отличие от последних, ему не удалось добиться никаких материальных выгод в обмен на свое участие
. Больше всего кайзеру хотелось получить военно-морскую базу в тихоокеанских водах. У Британии уже была великолепная сеть таких баз по всему миру, и французы тоже неплохо устроились в этом отношении. Имея свою скромную колониальную империю, Берлин не располагал достаточным количеством хороших зарубежных баз. Этот недостаток был особенно досаден в Китае, где немецким судам, нуждавшимся в топливе и припасах, приходилось полагаться на гостеприимство британской колонии Гонконг
.
Уже в первые дни китайско-японской войны Вильгельм начал думать о том, как бы извлечь выгоду из конфликта и исправить это положение. «Мы не можем позволить себе потерпеть неудачу», — телеграфировал он своему канцлеру, князю Хлодвигу Гогенлоэ-Шиллингсфюрсту. «Кроме того, нам нужна сильная база в Китае, где наша торговля составляет почти 400 миллионов [марок]»
. Готовность кайзера участвовать в тройственной интервенции в 1895 г., очевидно, была мотивирована надеждой на получение взамен угольной базы
. После восстановления мира посланник Германии в Пекине, барон Густав-Адольф фон Шенк Швайнсберг, попытался договориться с Цзунлиямынь об аренде подходящей базы. Не эффективный стиль ведения переговоров не позволил Шенку далеко продвинуться, и летом 1896 г. его заменили более энергичным бароном Эдмундом фон Гейкингом. Новый дипломатический представитель прекрасно понимал, в чем состоит его основная обязанность. «Идея морской базы на самом деле является единственной причиной нахождения на этом ужасном посту. Если ее приобретение для Германии окажется невозможным, я ума не при ложу, как мы сможем дальше здесь жить», — поверяла его жена своему дневнику
.
