Когда Эспер Эсперович возглавил «Санкт-Петербургские ведомости», либеральный «Вестник Европы» выразил большое удивление тем, как тепло приветствовал своего нового коллегу, славящегося терпимостью к меньшинствам, реакционер Мещерский
. И все же, несмотря на кажущееся несоответствие, восточничество Ухтомского обладало многими добродетелями в глазах человека с такими крайне консервативными взглядами, как Владимир Петрович. Реакция Мещерского на Боксерское восстание является хорошим примером этой логики. Как и Ухтомский, Мещерский с глубоким уважением относился к китайской культуре; по его мнению, в своем неизменном консерватизме Китай даже превосходил Запад
. Мещерский был возмущен высокомерием, с которым Запад пытался навязать свою упадочную культуру Востоку
. Неудивительно, что китайцы в гневе восстали против такого вмешательства. В итоге, пытаясь заставить их идти западным путем, европейцы попали в собственную ловушку:
И делала это Европа, ни разу не задаваясь вопросом: да против кого же она вооружает Китай, обучая китайцев военному делу, и насилует их инстинкты миролюбия! <…> Китай сам дает ей ответ. Пораженная ужасом Европа лепечет в припадке обуявшего ее страха… что глупо было навязывать китайцам миссионеров и еще глупее было вооружать и обучать военному делу по-европейски
.
Боксерское восстание служило предупреждением для соотечественников князя. Он считал, что оно было естественным и неизбежным следствием пагубного европейского влияния
. Мещерский полагал, что этот кризис должен научить русских не отвергать старый порядок ради новомодных веяний Запада. Вспоминая историю, он соглашался с Ухтомским, что место его страны в Азии, а не в Европе:
Когда совершилось при Иоанне IV покорение Сибири — ничто не изменилось в строе Русской Державы, и Россия продолжала свои задачи внутреннего и внешнего развития. <…> Другое событие совсем противоположного характера: это быстрое приведение в исполнение плана устройства новой столицы на Финском заливе Петром Великим, изменившее русло русской жизни и остановившее развитие ее в ее старинном центре на долгое время…
В начале пребывания Сергея Витте на посту министра финансов его увлечение перспективами экономического развития на Дальнем Востоке разделяли многие. В 1880-е гг., задолго до его назначения на эту должность, заинтересованные группы, например Общество поощрения и содействия русской промышленности и торговле, с энтузиазмом стремились развивать коммерческие связи с Азией
. Бизнесмены приветствовали амбиции Витте на Востоке в начале 1890-х гг. К концу десятилетия экономический бум, порожденный капиталовложениями в Сибирскую железную дорогу, только усилил их рвение. Как писал на марксистском жаргоне А. Попов, раннесоветский эксперт по дипломатической истории Восточной Азии, «взятый правительством курс на активную дальневосточную политику пользовался в ту пору известной популярностью и признанием не только со стороны крепостников, но и со стороны широких кругов русской буржуазии»
.
Спад, начавшийся около 1900 г., существенно поубавил оптимистические ожидания богатства, которое могли бы принести России тихоокеанские территории
. Российские промышленники, ранее бывшие самыми страстными сторонниками проекта, начали по-новому задумываться об экономической жизнеспособности Сибирской железной дороги. В докладе для Общества ориенталистов глава отделения торговли и промышленности Общества заявлял, что магистраль пригодна только для перевозки пассажиров, почты и ценных грузов
. Другой обозреватель заключал: «Международного транзитного значения дорога иметь не может… так как очень немногие товары могут выдержать плату за перевоз на расстоянии 10 000 верст (от центра Европы) и перевоз их морем через Суэц всегда будет гораздо дешевле»
.
В то же время частный сектор больше не разделял надежд министра финансов на развитие небывалых торговых оборотов с Китаем. К тому моменту Общество содействия русской промышленности и торговле оценивало перспективы сбыта в Срединном царстве в лучшем случае как минимальные
. Бизнесмены знали, что, несмотря на усилия Витте повысить заинтересованность восточного соседа в своей продукции, экспорт так и не начал расти. На рубеже XX столетия товарооборот с Китаем едва ли превышал 7 млн. руб. в год, что ставило Россию на седьмое место среди торговых партнеров Китая, немного впереди Бельгии
. Российские фабрики были не в состоянии производить товары, необходимые китайцам, а купцы были не заинтересованы в развитии этого рынка. Газетный корреспондент сообщал из Шанхая:
Ни одной русской вывески, ни одной русской лавки; за исключением единственной мелочной, скрывшейся от взоров в далеком предместье, в переулке… Там нашел и русский табак, и соленые огурцы (40 коп. фунт). <…> С гордостью даю этот адрес читателям, чтобы при посещении Шанхая они могли познакомиться с пионером и представителем русской торговли и промышленности в торговой столице Дальнего Востока, воздать ему должные почести и кстати купить соленых огурцов
.
В последние годы перед войной с Японией русская пресса в основном разделяла такую мрачную оценку Теперь, вместо того чтобы смотреть на Восток как на источник богатства, газеты видели в нем огромную обузу для царской казны. Такие влиятельные обозреватели, как Суворин из «Нового времени», начали использовать экономические аргументы, призывая отдалиться от Азии. Даже «Санкт-Петербургские ведомости», которые традиционно были преданным союзником министра финансов, начали терять веру
.
Свою роль в неприятии общественностью планов Витте по мирному проникновению в Азию играли циклические факторы. Но существовала и более фундаментальная причина плохого отношения к идеям министра финансов. На рубеже веков в образованном российском обществе, более чем где-либо еще в Европе, по-прежнему господствовал аристократический, доиндустриальный этос, для которого купцы и предприниматели были достойными презрения нуворишами. Если перефразировать принстонского историка Арно Майера, можно сказать, что нигде старый режим не держался за жизнь столь цепко, как в империи Романовых.
Хорошим примером трудностей министра финансов может служить злой анекдот о встрече Николая II с представителями купеческого сословия в Нижнем Новгороде летом 1896 г. В рамках коронационных празднеств Витте организовал роскошную Торгово-промышленную выставку в историческом торговом городе. По словам министра, выставка должна была продемонстрировать успехи промышленности и политическую мудрость его программы
. Делалось все возможное, чтобы произвести впечатление на посетителей. Студентам и рабочим предлагали бесплатные билеты на поезд из любого уголка России
.
Витте надеялся внушить уважение к купечеству и напомнить публике о корнях русского предпринимательства. Местная газета восклицала: «Купечество наиболее всех других сословий сохранило в себе самобытный русский дух». Это был намек на то, что в своем подражании европейцам знать уступила свою ведущую роль. «Многие сословия, — продолжала передовица, — ввиду изменившихся социальных условий не могут, как во время былой старины, проявлять свою силу»
.
Кульминацией стал визит на ярмарку свежекоронованной императорской четы в июле. Николая и Александру встретила почетная стража из купеческих сыновей в средневековых русских костюмах из бархата и меха. Вступив в беседу, царь спросил ребят, как их зовут. «Кнуп!» — с гордостью воскликнул первый. «Фон Айнем!» — ответил второй, а за ним последовали «Шульц!», «Кениг!» и другие разнообразные немецкие фамилии. Николаю это не понравилось
.
