Эти социальные перемены произошли потому, что американская и вест-индская торговля, главным образом табаком и хлопком-сырцом, к началу XIX века превратила не только Глазго, но и весь Клайдсайд в столь же современный торговый и промышленный район, как любой район Англии; он уже дал миру Джеймса Уатта, одного из представителей новой силы, изобретателя современной паровой машины. Западная Шотландия уже начала страдать от наплыва ирландских рабочих, которые сделали трущобы Глазго еще более скверными, чем когда-либо прежде.
В последние двадцать лет этого столетия хлопчатобумажные фабрики возникли в деревнях графств Ланарк, Ренфру и Эр.
Возникновение благодаря унии шотландско-американской торговли, естественно, оказало меньшее влияние на судьбы городов на восточном берегу. Действительно, давно установившаяся торговля Лейта и Дэнди с балтийскими и немецкими портами скорее потеряла, чем выиграла от британской меркантилистской политики Навигационных актов, которая стремилась к расширению колониальной торговли с Америкой за счет торговли с Европой.
С другой стороны, именно на востоке Шотландии были сооружены первые в стране чугуноплавильные заводы. В Карроне, между Стерлингом и Эдинбургом, железная руда, уголь и водяная энергия находились рядом; каменноугольный кокс употреблялся теперь для выплавки чугуна. Карронская компания, основанная в 1760 году, процветала; одним из первых предметов ее производства была короткая морская пушка, известная впоследствии под именем «карронады». Таково было начало шотландской металлургической промышленности, которая достигла столь крупных масштабов в следующем столетии.
Единственным городом шотландского восточного побережья, который добился удивительного успеха в XVIII столетии, был Эдинбург. Не будучи больше политической столицей, он еще оставался столицей страны в области законов, моды и культуры, а закон, мода и культура быстро развивались в более богатой и более активно мыслящей Шотландии новой эпохи. Более того, прославленное земледелие Лотиана развивалось теперь даже быстрее, чем земледелие запада. Юго-Восточная Шотландия времен юности Вальтера Скотта была страной сельского богатства и богатства духовной жизни, сосредоточенной в Эдинбурге. Шотландская столица была знаменита в Европе благодаря своим философам – Юму, Робертсону и Дугальду Стюарту; ее юристы и ученые были людьми замечательной индивидуальности и высокой культуры. Вместе с этими интеллигентными слоями знать и мелкопоместное дворянство района, занятые улучшением почвы и насаждением лесов, образовали блестящее общество, которое было достойно того, чтобы его обессмертил Рейберн – его собственный художник.
Правда, в течение этого золотого века Шотландии ее политическая жизнь была мертва. Говоря словами Кокбёрна, она «не имела каких-либо свободных политических институтов»; отсутствие «политических институтов» действительно было характерной чертой всего периода – от унии до билля о реформе, как под властью вигов, так и при тори; но до тех пор пока был активен якобитизм, здесь существовала нездоровая разновидность политической жизни – постоянное подстрекательство к мятежу. После 1746 года эта политическая жизнь прекратилась до тех пор, пока в 1790 году не началось радикальное движение, сразу же подавленное жестоким правительственным преследованием. При правлении друга Питта Дэндаса Шотландия была «сторожкой у ворот великого человека», как с горечью говорили сторонники реформы. Но вся жизнь не сводится к одной только политике. Социальная и культурная жизнь страны Бёрнса и Скотта была бурной и находилась в обратной пропорции к политической атрофии; она зарождалась в местных источниках и, хотя более тесная связь с Англией дала ей некоторый толчок, сама дала Англии больше, чем заимствовала от нее. Адам Смит разработал политический курс для государственных деятелей Великобритании. А в начале XIX столетия «Эдинбургское обозрение» заняло в Англии почти монопольное положение в области литературной и философской критики. Вскоре, главным образом усилиями шотландцев, был основан соперничающий с «Обозрением» «Ежеквартальник». В течение нескольких лет Эдинбург едва ли имел меньшее значение в британском литературном мире, чем Лондон.
Территориально Эдинбург также вырос из своей прочной старой скорлупы. Грязные трущобы темных, узких улиц и мансарды на Хай-стрит, где раньше соглашались жить в темноте и грязи наиболее обеспеченные люди Шотландии и их семьи, были теперь покинуты ради просторных и величественных домов, построенных после 1780 года в районе новых кварталов, позади Принс-стрит. Постройка моста Нор-Лох в 1767 году способствовала развитию этого нового Эдинбурга. Вместо уплаты 15 фунтов в год за плохо освещенную квартиру на седьмом этаже люди с положением были теперь в состоянии платить 100 фунтое а год
закомфортабельный городской дом. Подобным же образом и в сельской местности высокие мрачные готические башни, возвышавшиеся над голыми полями, которые служили сельским жилищем для мелкого дворянства, были во многих случаях заменены георгианскими или классическими особняками, веселыми, хорошо освещенными и окруженными деревьями. Но архитектура никогда не получала в Шотландии того значения, какое имела в течение столетий в Англии. Несмотря на многие улучшения, особенно прекрасные каменные фермы графства Лотиан, жилища к северу от Твида были обычно хуже жилищ Южной Британии. Даже в Южной Шотландии было еще много однокомнатных хибарок, где люди жили в некоторых случаях вместе с коровой; мансарды в трущобах Глазго и Эдинбурга были еще хуже, чем когда-либо, потому что теперь были покинуты зажиточным населением. Тем не менее и здесь в течение столетия был заметен значительный прогресс в жилищах, хотя меньше, чем в пище, одежде и образовании.
Быстрые перемены в сознании и нравах шотландцев в течение XVIII столетия не пришли в сколько-нибудь серьезное столкновение с влиянием церкви, как это произошло в современной Франции. Поэтому духовенство и религиозные светские люди Шотландии с течением времени проявляли все большую терпимость и их взгляды становились все более разумными. Пресвитерианская фанатическая набожность, которая была очень суровой в годы, непосредственно следовавшие за революцией 1688 года, начала смягчаться, когда поколение более молодого духовенства и старейшин постепенно заняло место неистовых старых пророков торфяных болот. Установление веротерпимости, лучшее образование, английское влияние и неуловимый «дух века» расширяли их кругозор по мере того, как проходили годы. Преследование колдуний прекратилось. Движение латитудинариев, преобладавшее в современной церкви Англии, имело близкую аналогию во взглядах «умеренных», которые стали наиболее влиятельной сектой шотландского духовенства. Мудрое руководство историка Робертсона (1721-1793) побудило церковную ассамблею встать на путь мира.
Возможно, что некоторые из «умеренных» зашли слишком далеко и более ревностные из их всегда критически настроенных слушателей имели, может быть, некоторые основания для жалоб на то, что проповеди были «холодной болтовней о морали», которой не хватало ортодоксальности доктрины и апостолического рвения. В надлежащее время маятник качнулся в обратную сторону, и в начале XIX столетия евангелическое возрождение, связанное с людьми, подобными шотландскому богослову Томасу Челмерсу (1780-1847), вдохнуло свежие силы в шотландскую религию. Но религия Челмерса не была больше ограниченным и нетерпимым вероисповеданием: «умеренные» сделали свое дело. XVIII век увидел также большие изменения в судьбах и в духе епископального меньшинства. Ко времени унии 1707 года епископалы были грозной корпорацией, практически идентичной с якобитами и готовой бороться за реставрацию своей церкви и своего короля; но они не употребляли английский молитвенник, и их религия была только смягченной формой религии пресвитерианской государственной церкви. Однако в ХVIII веке они постепенно все больше сближались с нацией в области политики и все дальше отходили от нее в религии. После краха якобитизма они стали
лояльными подданными Георга III; в тоже время принятие ими молитвенника, весьма похожего на английский, отделяло их от шотландских собратьев как религиозную общину со своим собственным направлением. Их число постепенно уменьшалось. В царствование Анны они еще были во многих частях Восточной Шотландии церковью народа, и в качестве таковой им было разрешено во время революции, несмотря на закон, по-прежнему занимать церковные приходы и пасторские дома. Но когда это поколение приходских священников исчезло, они были заменены пресвитерианскими священниками.
