Во всяком случае в решающий день Джон Коллинз Варрен счел нелишним представить Уэллса слушателям и, не сознавая того, своей холодной, высокомерной порывистой манерой говорить и действовать поколебал то последнее, что осталось в Уэллсе от былой уверенности в себе, что сыграло против молодого врача.
Действие второе
Я никогда не забуду шестнадцатое октября 1846 года, ведь эта дата стала одной из определяющих вех моей жизни. Более того, она таинственно и в то же время неразрывно связана с событиями двухгодичной давности, когда мы бесстыдно насмехались над рыжеволосым мечтателем Уэллсом. Место действия не изменилось, остался прежним и Варрен. Скамейки старого операционного зала и те были на месте – за тем лишь исключением, что теперь они тесно были засажены студентами, врачами и прочими заезжими зрителями. Между тем для получения медицинской степени мне предстояла научная командировка в далекую Европу, но решиться на нее мне мешали некоторые личные привязанности. Мой отец также не настаивал на ней. Поэтому своей целью я избрал бостонскую больницу, где работал доктор Коттинг, чтобы при случае немного попрактиковаться. Но, если быть честным, больше всего мне хотелось пожить некоторое время в Бостоне, послушать лекции кембриджских профессоров, посетить местную больницу и поучаствовать в празднествах по случаю торжественного открытия весьма прогрессивной по тому времени Гарвардской медицинской школы, что в самом начале Гроув-стрит.
Пятнадцатого октября, побывав в гостях у профессора Хейварда, Коттинг вернулся в больницу с новостями. Он рассказал, что завтра некий зубной врач перед операцией по удалению опухоли собирается испытать некое новое средство, которое позволяет сделать вмешательство безболезненным. Разумеется, во мне в ту же секунду воскресло воспоминание о провалившемся эксперименте Хораса Уэллса, при котором мне довелось присутствовать. Я полюбопытствовал, не идет ли речь о зубном враче по фамилии Уэллс. Коттинг отверг мою версию, однако заметил, что ему вообще сложно припомнить фамилии всех новых борцов с болью.
Шестнадцатого октября Коттинг и я заняли место на переполненной трибуне операционной среди толпы насмешников, приготовившихся к чужому провалу. Неподалеку от нас расположился Исаак Галлуп, который оставит после себя ценнейшие с исторической точки зрения воспоминания об этом дне. Это был один из операционных дней. Многочисленные больные ожидали, находясь в привычном для их роли состоянии – они бледнели, будто бы в следующую секунду собирались упасть в обморок, или изображали невозмутимость, попутно пытаясь унять дрожь.
Сидя на стуле на «операционной арене», дожидался первый пациент – больной туберкулезом юноша, бостонец, страдавший от опухоли, поразившей слюнную железу и часть языка. Пациента звали Гилберт Эббот. Его лицо было абсолютно белым. Неподалеку от красного операционного кресла стояли коллеги Варрена: доктор Хейвард, доктор Гулд, Таунсенд и Генри Дж. Бигелоу. Там же был сын Варрена Мэйсон, как и доктор Паркман, и доктор Пейрсон из Сейлема. Варрен, как водится, педантично, холодно и без тени жалости сделал вступительный доклад о больном и предстоящей операции – вылущивании опухоли челюсти. Затем произошло приблизительно то же, что и за два года до того. Унтертон в голосе, холодно-благородная отстраненность в выражении лица. Было без одной минуты десять утра. «Во время предстоящей операции, – возвестил Варрен, – мы испробуем средство некоего господина Мортона, которое, как он изволил утверждать, имеет невероятный эффект – оно способно сделать людей, им воспользовавшихся, невосприимчивыми к боли…»
За этой его репликой ничего не последовало. Варрен оглядел ряды собравшихся, совершив несколько церемонных движений головой – будто бы он искал кого-то. Он прищурил глаза. Взгляд его стал колюч. Мортон так и не появился. Мы ждали уже почти пятнадцать минут.
И вдруг из тишины зазвучал голос Варрена: «Раз доктор Мортон не соизволил прийти, надо полагать, его задержали другие дела».
Я почувствовал глубокое разочарование. И следа не осталось от моей надежды на новое зрелище, на новую комедию. Несомненно, все остальные испытали то же. Но в ту самую минуту, когда Эббота подвели к операционному креслу, входная дверь с невероятной силой распахнулась. И все взгляды обратились в сторону входа.
В дверном проеме, тяжело дыша и утирая со лба пот, стоял запыхавшийся от бега молодой человек тридцати с небольшим лет. Он был среднего роста, здоров и крепок. На его узкое, острое лицо, тогда с пунцово-красным румянцем, в беспорядке спадали пряди темных волос. Он быстро взглянул на операционное кресло. Его взгляд казался необыкновенно острым и даже сверлящим. В левой руке он зажимал стеклянную сферу среднего объема с двумя стеклянными трубками. Сзади него остановился второй человек, который дышал не менее тяжело и на лице которого застыл испуг.
Варрен повернул голову в сторону вошедших: «Ваш пациент уже готов, господин доктор…»
Мортон ступил на арену. Обрывисто и уверенно он попросил извинить его за опоздание. По его словам, мастеру по изготовлению инструментов было поручено несколько усовершенствовать его прибор, и ему не удалось закончить работу в срок.
Он подошел ближе к Эбботу, глядевшему на него испуганными глазами. Мортон попытался внушить доверие к себе. Он развернулся и указал на своего спутника. «Со мной пришел человек, – сказал он. – Этот человек уже вдыхал придуманный мной газ и может подтвердить его действенность».
Мужчина робко и с опаской оглядел собравшихся, но все же кивнул.
Мортон снова повернулся к Эбботу: «Вы боитесь?»
«Нет», – с трудом произнес Эббот, казалось, он доверял Мортону и готов был сделать все, что тот не попросит.
«Пожалуйста, поднесите это отверстие ко рту, – сказал Мортон, удерживая свой стеклянный сосуд перед лицом Эббота, – и вдохните. Да, сначала вам придется откашляться. Но это пройдет. Вдыхайте глубже…»
Каждое его слово напоминало мне о рыжеволосом Уэллсе. Я не обратил никакого внимания, что Мортон заставил больного вдыхать пары эфира значительно дольше, чем это делал Уэллс.
Эббот издал странный, глухой звук.
Он забормотал что-то, стеклянная трубка выпала из его губ. Его подбородок бессильно опал. Голова беспомощно закатилась назад и теперь покоилась на спинке операционного кресла. Глаза закрылись.
Но даже тогда я ни на одну секунду не мог предположить, что все это представление может закончиться триумфом, который сделал бы невозможное возможным, а ранее немыслимое обыденным и будничным. Я наблюдал – как и раньше в любую минуту готовый зло рассмеяться, – как Мортон отставил стеклянный сосуд, выпрямился, посмотрел на Варрена и повторил те же слова, что произнес Варрен по его приходе: «Ваш пациент готов, доктор Варрен…» Варрен молча склонился над Эбботом. Его лицо было неподвижно, как в таких случаях бывало всегда. Он закатал манжеты своих рукавов и взял скальпель.
Не медля ни секунды, молниеносным движением он сделал первый разрез. В зале царила звенящая тишина. Должен был послышаться тихий стон или вздох – хоть какое-то, хоть малейшее проявление страдания.
