Врачи прождали десять дней, пока наконец не было принято решение оперировать. В тот самый день, тринадцатого июня, король покинул Букингемский дворец, поскольку ему предстояло принимать парад в Олдершоте. Уже тогда он чувствовал себя неважно – настолько, что его обычно румяное лицо приобрело сероватый оттенок. Утром четырнадцатого июня помимо сильных болей в нижней части живота он также пожаловался на позывы к рвоте. Лейб-врач сэр Фрэнсис Лэйкинг прописал мягкодействующее слабительное средство, поскольку, имея в виду поистине мужской аппетит короля, который нередко становился причиной нарушения пищеварения, обращался к этому средству не раз и решил воспользоваться им и в этом случае. Вечером четырнадцатого июня король присутствовал на смотре войск, затем вернулся во дворец и незадолго до того, как отправиться в постель, плотно поужинал. Около полуночи короля разбудили невыносимые боли в животе и чудовищная рвота, а потому ему пришлось снова обратиться к Лэйкингу. Он явился в Олдершот только утром, около пяти часов и застал короля в лихорадке и корчащимся от боли. На этот раз Лэйкинг заподозрил у короля перитифлит и предложил вызвать из Лондона сэра Томаса Барлоу, который также отнюдь не был хирургом. Барлоу прибыл в Олдершот в воскресенье, пятнадцатого июня, и пробыл там целый день. Во второй половине дня у короля начался озноб. Его лихорадило все сильнее. В результате ему пришлось отказаться от участия в параде, намеченном на эту дату. Ни о каком хирургическом вмешательстве тогда еще не задумывались. Утром шестнадцатого июня состояние монарха немного улучшилось, и Лэйкинг посоветовал королю перебраться в Виндзор, предварительно приказав слугам подготовить для поездки туда хорошо отрессоренный экипаж. По его мнению, эта резиденция была бы удобнее для его пребывания в том случае, если проявятся новые симптомы болезни, потому как лучше все же было бы находиться в собственном доме. Лэйкинг полагал, что внушительная доза опия сделает переезд относительно безвредным. В Виндзоре предполагалось провести очередной тщательный осмотр и установить полную ясность в отношении природы болезни. Королю пришлось отказаться также от скачек на ипподроме в Аскоте. Только 18 июня врачи пришли к единому и окончательному мнению и подтвердили диагностированный ранее перитифлит. В правой подвздошной ямке уже наметилась выпуклость, которую сложно было не заметить. Сэр Фрэнсис Лэйкинг в конце концов решился сообщить королю о своем диагнозе, а также о необходимости прибегнуть к услугам хирурга. У монарха случился припадок бешенства: от церемонии коронации его отделяли всего восемь дней. Он прекрасно осознавал, что, даже если события сложатся наилучшим образом, он не сможет оправиться от операции и ее последствий, которые обещали быть болезненными. Негодование короля было настолько бурным, что он выставил сэра Фрэнсиса Лэйкинга из кабинета. Однако через некоторое время он пришел в себя, распорядился снова позвать Лэйкинга, принес ему свои извинения и принял предложение своего лейб-медика: для консультации в Виндзор из Лондонской больницы должен был прибыть Фредерик Тривз.
Тривз также констатировал перитифлит, но предложил подождать еще несколько дней, чтобы заручиться абсолютной уверенностью в том, что выпуклость на брюшной стенке есть свидетельство инкапсуляции очага нагноения и что операция никак не нарушит этой инкапсуляции. Тривз навещал короля ежедневно, надеясь, что тот однажды все же согласится с оптимистичными прогнозами Тривза об исходе вмешательства. Однако король с решением медлил. И вдруг в субботу, двадцать первого июня, жар удивительным образом спал, температура пришла в норму, а опухоль в правой подвздошной ямке исчезла. В воскресенье у медиков затеплилась надежда, что болезнь удалось обратить в консервативную стадию при помощи опия, а если даже и не так, то это улучшение поможет монарху принять участие в торжествах по случаю его коронации. Все в окружении короля испытали огромное облегчение. В понедельник, двадцать третьего июня, король железной дорогой отправился из Виндзора в Лондон и с лондонского вокзала – в Букингемский дворец. Но уже поздним вечером того дня у короля снова началась лихорадка, его снова стали одолевать сильные боли в подвздошной области и рвота. Теперь сомневаться не приходилось: огромный гнойный абсцесс на червовидном отростке слепой кишки сформировался, причем в стороне от брюшной стенки, а потому откладывать операцию по его удалению было уже нельзя. Было десять часов утра. Кроме Листера на консультации присутствовали Тривз, Лэйкинг, Барлоу и Смит. Им не пришлось вести долгих дискуссий, перед тем как принять единодушное решение оперировать немедленно и любыми способами попытаться отыскать абсцесс.
Операция состоялась в двенадцать часов тридцать минут. Тривз сделал разрез с правой стороны живота. Непосредственно в операционной ране абсцесса видно не было. Только когда Тривз продолжил разрез, он по счастливому стечению обстоятельств обнаружил все еще инкапсулированный абсцесс, который окружал собой остаток полностью изъеденного воспалением аппендикса. Огромное количество гноя было вычищено, в брюшную полость был заведен дренаж в виде двух резиновых трубок, рана была перевязана пропитанной йодоформом марлей. Операция длилась ровно сорок минут. Когда Листер покинул Букингемский дворец, король уже пришел в сознание и, более того, чувствовал себя удовлетворительно и не жаловался на боли. Тривзу и Лэйкингу отвели апартаменты в Букингемском дворце. Они не пожелали покинуть свой пост, до того как выздоровление короля обретет уверенные темпы. «Я был всего лишь наблюдателем, – подытожил Листер. – Судьба короля теперь находится в руках самого Бога, в руках дарующих и лишающих…»
Когда дворецкий закрыл за мной дверь дома на Парк-кресент и я оказался на улице, уже темнело. Я нанял экипаж и снова направился к решетке Букингемского дворца. И тогда, даже в темноте толпы людей продолжали ждать вестей о состоянии короля. Все они пристально всматривались в освещенные окна королевской резиденции. Вечерние газеты пестрели путаными комментариями. Палата общин прервала в тот день свое заседание, чтобы выслушать сообщение прибывших медиков. Я медленно пошел по направлению к «Ритцу» по улицам, которые казались невыразимо печальными и омертвелыми, а сердце мое полнилось отчаянием, поскольку я с особенной остротой сознавал, насколько страшна, насколько пагубна может быть инертность медицинской науки.
Огни в окнах Букингемского дворца, однако, горели всю ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июня. Горели они и десять следующих ночей подряд, когда Фредерик Тривз и Фрэнсис Лэйкинг, сменяя друг друга, дежурили у постели короля. Каждую минуту они с ужасом ожидали, что проявится какой-либо из симптомов воспаления перитональной оболочки: принимая во внимание возраст монарха, от этой болезни практически невозможно было бы найти спасение. Только когда стало совершенно ясно, что удача оказалась на стороне короля и на стороне его врачей, только когда лихорадка окончательно спала и что-то изнутри стало подталкивать кверху дно некогда глубокой впадины от вскрытого абсцесса, в медицинских журналах «Ланцет» и «Бритиш Медикал Джорнал» стали появляться статьи о течении болезни английского монарха, и в основном все они содержали те же сведения, которыми со мной поделился Листер. Если бы короля постигла смерть, история его болезни и его лечения почти наверняка сделались бы объектом пылкой критики со стороны тех английских врачей, кто уже в те дни встал на позиции радикального хирургического лечения аппендицита. Быть может, завертевшийся ураган из их взаимных упреков очистил бы медицину от неуместных в те переломные времена консерватизма и робости.
