Так, четвертого сентября 1895 года норвежский хирург Каппелен, работавший в Христиании, предпринял попытку наложить шов на левую сердечную камеру двадцатичетырехлетнего молодого человека, раненного ножом в грудь. Через два с половиной дня пациент скончался. Итальянец Гвидо Фарина в марте 1896 года наложил шелковые лигатуры на израненное кинжалом сердце тридцатилетнего пациента. Но он также потерпел неудачу: мужчина умер через пять дней. Открытие Рена пролило свет всего только на один увенчавшийся успехом случай, на который до того не обращали внимания. Но и он представлял собой попытку наложить шов не на сердце, а на околосердечную сумку. Десятого июля Дэниэл Хейл Уильямс, хирург чикагской больницы «Провидент Хоспитал», провел операцию на поврежденном ударом ножа сердце двадцатичетырехлетнего мужчины. Вскрыв грудную клетку пациента, он обнаружил, что пострадали и перикард, и сама сердечная мышца, но рана на сердце была поверхностной, а не сквозной – потому кровь не покидала пределов сердца. Причиной кровотечения была внутренняя грудная артерия, которая также оказалась задетой. Уильямс перевязал эту артерию и зашил рану перикарда – не рану сердечной мышцы, которая затянулась сама собой. Его пациент, Джеймс Корниш, поправился.
Известия об операции Рена продолжали свой путь по миру. И у хирургов появилась новая пища для размышлений, когда через год после своей успешной операции Рен на Хирургическом конгрессе в Берлине представил собравшимся своего практически полностью восстановившегося пациента. Свой доклад он закончил такими словами: «Нельзя далее подвергать сомнению осуществимость операций на сердце… Я очень надеюсь, что этот случай не останется историческим курьезом, а напротив, послужит стимулом для развития хирургии сердца и сделает ее еще одним инструментом в наших руках, который мы научимся использовать для спасения человеческих жизней…»
Шестнадцатого сентября 1898 года в мире все еще с тревогой обсуждали события, имевшие место за шесть дней до того. На набережной Монблан в Женеве десятого сентября от руки убийцы погибла императрица Австрии Елизавета. В тот самый день Луи Рен, расположившись в креслах личного кабинета в своей частной клинике на Эшерсхаймер Ландштрассе, рассказывал мне историю проведенной им первой операции на сердце. Тот факт, что императрица скончалась от удара в сердце ровно через два года, почти что день в день с операцией Рена, наводил на определенные размышления. Я побывал в Вене и наведался к хирургу Паулю Ревердену, которому было доверено вскрытие покойной монаршей особы. Он и поведал мне обо всех подробностях.
Напильник, которым воспользовался убийца для осуществления своего замысла, прошел через стенку околосердечной сумки и попал в левый сердечный желудочек. Убийца в ту же минуту рванул его обратно из груди своей жертвы, а потому императрица была уверена, что ее всего-навсего ударили кулаком. Она сделала еще сто двадцать шагов по направлению к кораблю, на котором планировала совершить путешествие. Едва только корабль оттолкнулся от пристани, на палубе она потеряла сознание. Только тогда была обнаружена рана на ее груди. Корабль тут же пришвартовали назад. Императрицу доставили в отель. Она была все еще жива, когда прибыли беспомощные в ее случае врачи Голэй и Тейссе. Третий врач, столь же беспомощный, прибывший некоторое время спустя, мог только констатировать ее смерть. Императрица скончалась по известным причинам: кровь стала поступать из сердечной мышцы в околосердечную сумку, скопившаяся там жидкость стала надавливать на сердце, что и вызвало его компрессию и остановку. Когда я, принимая во внимание все факты, пытался рассчитать, сколько времени после нападения было потрачено зря и сколько времени имелось бы в распоряжении хирурга, если бы таковой среагировал сразу же, мной овладело знакомое нетерпение, которое подгоняло те события, которые в действительности должны были вызреть сами. И этим своим нетерпением я поделился с Реном. Ему хотелось пожить в такое время, когда хирургия сердца станет всеобщим благом и всеобщим достоянием, чтобы случаи, подобные тому, что произошел с императрицей, перестали бы быть смертельными.
Но в конце концов мы оба улыбнулись нашему нетерпению. Если однажды хоть кому-то удалось с положительным результатом зашить рану на бьющемся человеческом сердце, кто-то еще должен был сделать следующий шаг, как случалось до этого в прочих областях хирургии – иногда скоро, иногда через время. Рен распахнул перед хирургией дверь в ту часть человеческого тела, которая, казалось бы, была недосягаемой, почиталась за святую святых организма человека. Теперь же дверь была отперта, и не существовало более препятствий для того, чтобы такие же, как сердце, святыни, какими были головной и спинной мозг, покорились скальпелю хирурга.
