– Тогда об этом никто не должен знать, – сказал мой отец. – Если об этом узнает кто-нибудь из республиканцев, начнутся волнения. Люди станут говорить, что Бог наказал нас, подал знамение о том, что близится конец династии Бурбонов…
Этот вечер и последовавшая за ним ночь навсегда остались в памяти у всех присутствовавших. Ждали, не увеличится ли опухоль, не остановится ли кровотечение под кожей. Наконец утром стало казаться, что я благополучно перенес первый приступ гемофилии в своей жизни.
Желание отца сохранить тайну оказалось утопичным. Прошло немного времени, и поползли слухи – сначала по дворцу, затем по Мадриду и потом по всей стране: Господь покарал Бурбонов. Он послал ангела-карателя – англичанку. Принц Астурии – гемофилик. Никто не отваживался говорить открыто. Но втихомолку все об этом судачили. И беда была еще сильнее оттого, что пришла не одна.
Спустя несколько недель после того, как обнаружилась моя болезнь, наш тогдашний придворный врач выяснил, что мой брат Хайме, которой был моложе меня на два года, неизлечимо глухонемой. Мать родила меня с гемофилией, а второй сын оказался глухонемым.
Лишь немногие знают о том, как живет ребенок-гемофилик. Может быть, какому-нибудь бедняге кажется, что в окружении двора легче переносить эту болезнь. Но это заблуждение. При дворе человек бессилен перед гемофилией еще больше, чем где бы то ни было. К тому времени, когда мне исполнилось четыре года, представления врачей об этой болезни были еще очень сумбурными.
Единственное средство, которое позднее мне помогало и не раз спасало меня, – переливание здоровой, способной к сворачиванию крови тогда было не так распространено и разработано, как сегодня. Переливать кровь было даже очень опасно, так как знания о группах крови только формировались. А о фибриновой пене, которая сегодня иногда используется в качестве наполнителя при обработке наружных ран, потому что она содержит вещество, получаемое из крови и усиливающее ее сворачиваемость, тогда знали так же мало, как о витаминах или о влиянии кальция.
Наши придворные врачи не называли болезнь гемофилией, а осторожно говорили о «наследственной слабости». Они лечили меня молоком, яйцами и красным вином. Потом надеялись на свежий воздух и деревенский образ жизни, на спорт и верховую езду. Но все было напрасно, а кое-что даже угрожало моему состоянию. Всякий раз после сильного напряжения у меня случались внутренние кровоизлияния, мне приходилось отлеживаться. Я лежал постоянно. Из четырех недель детской жизни не меньше одной-двух я проводил в постели.
Любой другой больной ребенок может хотя бы наслаждаться покоем. Но я был испанским кронпринцем. Никто не должен был видеть моей слабости, хотя все о ней шептались. Кроме меня, из сыновей у отца с матерью оставался лишь Хайме, который из-за глухонемоты был настолько беспомощным, что его невозможно было никому показать, и отец заставлял меня делать вещи, которые вредили мне, – пока не появился третий, здоровый сын.
Согласно нашим допотопным представлениям, кронпринцы и принцы должны были служить солдатами. В тринадцать лет я простым солдатом поступил в старинный гвардейский полк, отмеченный множеством наград. Еще в тринадцатом веке он участвовал в покорении Севильи. Он сражался за Испанию в Мексике и в Перу еще в те времена, когда наша страна была мировой державой. Эта солдатская служба противоречила всякому здравому смыслу. Но я стал солдатом. Первые учения в скалистом, холмистом парке Эль-Пардо обессилили меня.
Четырнадцать дней я лежал с внутренними кровотечениями, и тогда меня спасли лишь первые попытки переливания крови. Коварство кровотечений заключалось в том, что нередко они ненадолго останавливались из-за судорожного сокращения кровеносных сосудов. Но когда они снова расширялись, как у здорового человека, у которого кровь сворачивается, пока сосуды сокращены, – кровь снова беспрепятственно сочилась и текла. Тогда этот механизм еще не был известен так хорошо, как сегодня. Временная остановка кровотечения вводила в заблуждение, и ночью, когда все спали, происходила катастрофа. Несколько раз я просыпался в луже крови. Когда у меня выпали первые зубы, врачи целыми днями пытались спасти меня от смерти из-за кровопотери. Целыми днями мой рот был зажат резиновыми скобами. Тогда у меня изменилось отношение к отцу. Я никогда не терял ощущения, что в то время он предал меня.
Только желание родить здорового сына или политическая необходимость заставили моих родителей снова рискнуть после рождения глухонемого Хайме. Я уверен, что их подтолкнули к этому не оптимизм или счастье, сохранявшиеся лишь несколько лет после свадьбы. Возможно, позднее только Первая мировая война и борьба вокруг нашей нейтральной страны позволили моему отцу править еще пятнадцать лет, избегая республиканского переворота. Но количество республиканцев росло быстрее, чем когда бы то ни было. Отец был спортсменом, а в политике и финансах совершенно не разбирался. Три миллиона, которые он ежегодно получал на содержание двора, уплывали сквозь пальцы. Все деньги, которые он вложил в заводы, были потеряны. Исчезло без следа и состояние моей бабушки, которая умерла с молитвой о будущем короны и обо мне. Отец считал, что в его несчастье есть и моя доля вины. Он думал, что здоровый сын сможет рассеять слухи о проклятии Бурбонов, которые бродили по стране и распространялись даже среди простых крестьян, верных своему королю.
Но сначала моя мать родила дочь. В 1909 году на свет появилась Беатриса. Это была красивая, очаровательная девочка, стройная и хрупкая, внешне здоровая, как все женщины в семьях гемофиликов. Но кто знал, какое наследство она позднее передаст своим детям?
В 1911 году родилась вторая дочь Мария Кристина. Она тоже была милой, красивой и умной. Но и о ней никто не знал, является ли она носительницей болезни. Позже, когда Кристина выросла, ей, как и Беатрисе, пришлось страдать от неизвестности, от ощущения того, что в ней скрыто несчастье, с которым ей не справиться. Отец долгое время запрещал сестрам выходить замуж. Но это отдельная история7…
Наконец мать забеременела в пятый раз. 20 июня 1913 года на свет появился мой брат Хуан, граф Барселонский. С первых дней жизни он был крепким – крепче, чем все мы, – сильным и здоровым. Появилась надежда… Отец и мать каждый день стояли у его кровати…
– Я прочел все исследования о наследовании гемофилии, какие опубликованы по сей день, – говорил один из наших тогдашних придворных врачей. – Если верить им, в среднем от четверти до половины сыновей рождаются здоровыми. Значит, надежда есть…
Отец часто заболевал от беспокойства.
– Мне не нужна надежда, – говорил он, – мне нужна уверенность…
– Тогда вам нужно поранить принца, ваше величество, – ответил врач. – Мне придется спровоцировать кровотечение…
Наверное, никогда еще католический двор не молился так много, как мы в то время. И никто не знает, что перенесла моя мать, когда однажды няня Хуана бросилась к врачу, испуганная и в то же время счастливая.
– У принца нет кровотечений! – закричала она. – Принц здоров.
– Откуда вам это может быть известно? – воскликнул врач.
