Если это так, то совершенно не обязательно искать летописца, составившего торжественный панегирик Ярополку, среди тех, кто симпатизировал Изяславу. Им мог быть и летописец Всеволода. И тем не менее А. Н. Насонов счел возможным связывать эту запись с Десятинной церковью.
[120] Видимо, главным аргументом в пользу этого явилось сообщение летописца об особой любви Ярополка к Десятинной церкви, выразившейся в передаче ей десятины от всего своего имения. «Такъ бяше блаженный сь князь тихъ, кротъкъ, смѣренъ и братолюбивъ, десятину дая святѣй Богородици отъ всего своего имѣнья по вся лѣта».
[121]
Наверное, благодеяния Ярополка Десятинной церкви были известны не только ее клиру. Воздать хвалу князю за это мог и печерский летописец. На такую связь, возможно, указывает то обстоятельство, что смерть Ярополка вызвала в памяти летописца ассоциацию смерти его святых сородичей Бориса и Глеба. Причем Ярополк будто бы всю жизнь мечтал, чтобы Господь послал ему такую смерть: «И моляше Бога всегда, глаголя: Господи Боже мой! Приими молитву мою, и дажь ми смерть, якоже двѣма братома моима, Борису и Глебу, отъ чюжею руку, да омыю грѣхы вся своею кровью, и избуду суетного сего свѣта и мятежа».
[122]
Читая этот текст, трудно отрешиться от мысли, что статья написана летописцем Всеволода — Владимира, который очень искусно отводит подозрение в возможной причастности к этой смерти своих сюзеренов. Он подчеркивает осознание Ярополком своего греха за мятежную жизнь и убеждает читателя, что именно такой конец и был его вожделенной мечтой. Но мы же знаем, что никакого такого особого греха у Ярополка не было. Это его несправедливо изгнали из Владимира, определенного ему отцом, Всеволод и Владимир. Повод для этого был более чем сомнителен. Ярополк будто бы замышлял поход на Всеволода, послушав «злыхъ совѣтникъ». Следовательно, был наказан не за действия, а за помыслы, причем очень жестоко. Во Владимире был посажен князь Давид Игоревич. Мать Ярополка, его жена и дружина были вывезены в Киев, а именья разграблены. Через год между Ярополком и Всеволодом состоялось примирение, он вернулся в свой Владимир, но тут его настигла коварная рука убийцы.
Облик связанного с Десятинной церковью летописца, как считает А. Г. Кузьмин, отчетливо выступает и в статье 1078 г.
[123] Прежде чем высказать свое мнение на сей счет, обратимся к ее содержанию. В целом текст не производит единого и цельного повествования. Начинается он сухой хроникой междукняжеских отношений, завершающейся рассказом о наведении на Русь князьями Олегом Святославичем и Борисом Вячеславичем половцев и жестоком поражении от них дружин Всеволода. Летописец явно на стороне черниговского князя. Олег и Борис изображены как узурпаторы чужого стола, принесшие много зла Русской земле. «А землѣ Руськѣй много зло створше, проливше кровь хрестьяньску».
[124] Подытоживая сказанное, летописец замечает, что названным князьям придется за все отвечать.
Далее в статье говорится о прибытии в Киев к Изяславу его брата Всеволода и состоявшихся между ними переговорах. По существу, перед нами исповедь черниговского князя, кающегося в своих прегрешениях перед старшим братом. Позиция Изяслава выглядит очень благородно. Он прощает брата за все, просит его не печалиться, обещает содействие в возвращении стола и, если это будет необходимо, готов сложить за него голову. «Аще будеть нама причастье в Русскѣй земли, то обѣма; аще лишина будевѣ, то оба; азъ сложю главу свою за тя».
[125]
Летописец, конечно, уже знает, что Изяслав сложил-таки голову на Нежатиной ниве, и ему важно подчеркнуть, что жизнь свою он отдал, отстаивая законные права брата на черниговский стол. Эта мысль еще раз прозвучит из уст сына Изяслава Ярополка: «Отче, отче мой! Что еси пожилъ бес печали на свѣтѣ семь, многы напасти приимъ от людей и от братья своея? Се же погыбе не от брата, но за брата своего положи главу свою».
[126]
После сообщения о погребении Изяслава «в церкви святыя Богородица» летописец затем произнес в его честь хвалебный панегирик. В нем образ великого князя освобожден от пороков и недостатков. Правда, была кровавая расправа над киевлянами в 1069 г., но виноват в этом не он, а сын Мстислава. «Аще ли кто дѣеть вы: сѣчець исѣче, то не сь то створи, но сынъ его».
[127] А если и есть на Изяславе какой-либо грех, то он искуплен его жертвенной смертью. Летописец, по существу, всю вторую часть панегирика посвящает воспеванию этого благородного поступка князя. «По истинѣ, аще что створилъ есть в свѣтѣ семь, етеро согрѣшенье, отдаеться ему, занеже положи главу свою за брата своего».
[128]
Из сказанного явствует, что статью 1078 г. невозможно безоговорочно связывать не только с летописанием Десятинной церкви, но и с деятельностью летописца — сторонника Изяслава. Текст составлен так, что прославленным в нем оказался не только Изяслав, но и Всеволод. Не исключено, что писался он в начальные годы его великого княжения и служил моральным обоснованием прав на киевский стол. Автором его скорее всего был игумен Иоанн. Не исключено, что впоследствии эта статья испытала также редакторское вмешательство летописца Нестора.
Ничто не указывает на принадлежность к летописанию Десятинной церкви также статей 1079–1085 гг. Идеологически они, если можно так выразиться, индифферентны. Присутствие в них комплекса тмутараканских известий указывает если и не на непосредственную их связь с Никоном, то уж, во всяком случае, на связь с летописанием Печерского монастыря, имевшего тесные духовные контакты с Тмутараканью.
Теоретически мысль А. Г. Кузьмина о сохранении во второй половине XI в. летописной традиции Десятинной церкви, не может вызвать возражения. У нас действительно нет оснований полагать, что с развитием летописания в Печерском монастыре оно совершенно прекратилось в старых культурно-просветительских центрах — Десятинной церкви и Софии Киевской. К сожалению, убедительных свидетельств того, что его следы обнаруживаются в сохранившемся до наших дней фонде исторической письменности Руси за вторую пол. XI в., также нет. Анализ комплекса известий 1078–1086 гг. не позволяет относить их к творчеству неизвестного летописца Десятинной церкви.
3. «Повесть временных лет»
Ярким памятником древнерусского летописания конца XI — нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской исторической мысли, традиции византийской христианской культуры. Особенно сильное впечатление производит введение к «Повести временных лет», в котором отражена широкая картина мировой истории, предпринята попытка определить в ней место славян и Руси, утверждена прогрессивная философская идея взаимосвязи и взаимообусловленности истории всех народов.
