После недописанной статьи 1074 г. и до 1116 г. в Комиссионном списке идут пустые и полупустые годы. Последние содержат краткие записи преимущественно южнорусского содержания. В некоторых из них имеются в качестве приписок к основному тексту очень лаконичные новгородские известия, лишенные каких-либо подробностей. При чтении этого фрагмента летописи трудно отрешиться от мысли, что его появлением мы обязаны позднейшему сводчику, пытавшемуся хоть как-то заполнить пространство между 1074 г., на котором обрывался первый новгородский свод, и 1116 г., когда начинается регулярная новгородская погодная летопись. Видимо, прав был А. А. Шахматов, полагавший, что небольшое число новгородских известий за последнюю треть XI в. указывает на то, что в эти годы летописание в Новгороде не велось. Вряд ли только можно согласиться с тем, что погодная летопись, которая составлялась затем без перерывов до 1167 г., начинается записью 1108 г. о смерти епископа Никиты.
[497] Рубежной в этом смысле является все-таки статья 1116 г., повествующая о походе Мстислава на Чудь, закладке нового новгородского детинца, а также каменных укреплений Ладоги. Не исключено, к этому году можно отнести составление первого новгородского свода.
На основании наблюдения над присутствием в новгородском летописании южнорусских известий Д. С. Лихачев пришел к выводу, что рубежным в нем следует признать также и 1136 г. В этом году был составлен «Софийский временник» — княжеская летопись, после чего летописание перешло в руки владычных летописцев.
[498] Еще раньше считал 1136 г. переломным в новгородском летописании Н. И. Костомаров.
[499] А. А. Шахматов, как известно, связывал авторство статей 1136–1137 гг. с иеродиаконом Антоньева монастыря Кириком.
[500] Согласно исследованию А. А. Гиппиуса, рубежной является статья не 1136, а 1132 г., после чего начинается уже владычная летопись.
[501]
После статьи 1074 г. оба списка Новгородской первой летописи обнаруживают больше сходства, что, возможно, позволяет возводить их к единому протографу, хотя и переписывавшемуся впоследствии разными авторами. Анализ Синодального списка обнаруживает следы работы двух летописцев или двух сводчиков, говорящих о себе в первом лице. Рассказав о строительстве нового моста через Волхов и расписывании притворов святой Софии под 1144 г., летописец замечает, что в этот год он был освящен на попа. «Въ то же лѣто постави мя попомъ архиепископъ святый Нифонт».
[502] Конечно, запись сделана не в 1144 г., а позже. Об этом свидетельствует, в частности, наименование епископа Нифонта святым, что могло быть только после его смерти.
Вероятно, этому священнику принадлежит и статья 1156 г., в которой рассказывается о смерти Нифонта и погребении его в Киеве в Печерском монастыре. Автор решительно опровергает сплетни, согласно которым Нифонт имел намерение уйти в Царьград с реликвиями и казной св. Софии. Обращаясь к современникам, он говорит: «О семь бы разумети комуждо насъ, который епископъ тако украси святую Софию, притворы испьса, кивотъ створи и всю извъну украси; а Пльскове святого Спаса церковь създа камяну, другую въ Ладозѣ святого Климента».
[503] Кроме приведенных слов, современника описываемых событий выдает и фраза, объясняющая причины ухода Нифонта в Киев и его упокоения в Печерском монастыре. «Мьню бо, яко не хотя Богъ, по грѣхомъ нашимь, дати намъ на утеху гроба его, отведе и Кыеву, и тамо прѣставися; и положиша и въ Печерьскемь монастыри, у святѣи Богородици въ печере».
[504]
С легкой руки Д. Прозоровского, лицом, говорившим о себе в первом лице в статье 1144 г., считается священник церкви св. Иакова в Неревском конце Герман Воята. На эту мысль навела его летописная статья 1188 г., в которой обстоятельно и сочувственно сообщается о смерти этого священника. «Томъ же лѣтѣ переставився рабъ Божии Германъ, иерѣи святого Якова, завемыи Воята, служившю ему у святого Иякова полъпятадесять лѣт въ кротости и смирении и богобоязньствѣ».
[505] Эти слова, согласно исследователям, принадлежат наследнику летописного дела Вояты, который таким образом почтил своего предшественника.
Думается, что эта догадка не убедительна. Герман был священником церкви св. Якова, а новгородская летопись, с которой сделан Синодальный список, вне всякого сомнения писалась при св. Софии.
Кроме того, автор статьи 1188 г. ни единым словом не обмолвился об особой книжности Германа, что в случае его летописной деятельности, продолжавшейся чуть ли не полстолетия, кажется невероятным. В лучшем случае можно предположить, что Герман Воята сделал список новгородской летописи для церкви св. Якова, однако и для этого у нас нет оснований. Согласно летописной характеристике, он был краткий, смиренный и богобоязненный, но вовсе не книжник.
Со времен А. А. Шахматова в литературе утвердилось мнение (им же и высказанное), что для XII в. в новгородском владычном летописании обнаруживается только один рубеж, относящийся к 1165–1167 гг. Основанием для этого послужило наблюдение над титулованием новгородских епископов в Синодальном списке. Все предшественники архиепископа Ильи, за исключением епископа Аркадия, именуются архиепископами, что, по мнению А. А. Шахматова, не могло случиться ранее 1165 г., когда новгородские владыки получили этот титул от киевского митрополита.
[506]
Не подвергая сомнению это наблюдение, которое корректно по отношению к списку, но не самому своду, полагаем, что в Новгородской первой летописи есть более убедительное свидетельство о сводческой работе новгородских летописцев 60-х годов XII в. Имеется в виду запись Комиссионного списка, помещенная после статьи 988 г., «О княжении киевьстѣмъ». В ней представлен список киевских князей от Владимира Святославича до Ростислава Мстиславича. Последний занимал великокняжеский стол с 1160 по 1167 г. и, следовательно, работу новгородского сводчика можно датировать этими годами. При внимательном прочтении заключительной фразы записи оказывается, что есть возможность еще более сузить время завершения свода.
Приведем эту фразу: «И потом Изяславъ Давыдовиць, и прогнаша и, и сѣде Ростиславъ Мстиславич».
[507] О чем она свидетельствует? Прежде всего о том, что записана по свежим следам события. Об этом говорит форма глагола — «прогнаша», а не — «по изгонении», «по смерти» и «по нем», как во всех других случаях. Из этого можно заключить, что запись сделана между изгнанием Изяслава из Киева в 1160 г. и его гибелью в 1161 г.
