Эти волнующие слова предлагают на обсуждение вопрос, который стремился найти выражение во всех наших сердцах; и это очень веские слова, поскольку произнесены они президентом Британской ассоциации развития наук в его вступительной речи на сто первом ежегодном заседании этой исторической организации
[451]. Будет ли новая социальная движущая сила индустриализма и демократии задействована в решении великой созидательной задачи по превращению западного мира в экуменическое общество, или мы обратим нашу новую энергию на наше же собственное уничтожение?
Возможно, в гораздо более простой форме та же самая дилемма некогда стояла перед правителями Древнего Египта. Когда египетские первопроходцы победоносно ответили на свой первый природный вызов, когда вода, почва и растительность долины Нижнего Нила подчинились волям человеческих существ, возник вопрос, как сделать так, чтобы чудесная человеческая организация находилась под рукой господина и хозяина Египта и египтян и подчинялась его воле. Это был моральный вызов. Задействует ли он материальную и человеческую силу, находящуюся в его распоряжении, чтобы улучшить судьбу своих подданных? Поведет он их назад или же вперед, к уровню благосостояния, уже достигнутого самим царем и горсткой его приближенных? Сыграет ли он роль благородного Прометея из Эсхиловой драмы или деспотическую роль Зевса? Ответ нам известен. Он строил пирамиды; и пирамиды обессмертили этих самодержцев — не как вечно живых богов, но как жестоких угнетателей бедняков
[452]. Их дурная репутация передавалась из уст в уста в египетском фольклоре, пока не попала на бессмертные страницы Геродота. В качестве возмездия за неправильно сделанный выбор смерть наложила свою ледяную руку на эту растущую цивилизацию как раз в тот момент, когда вызов, послуживший стимулом к ее росту, перемещался из внешнего поля во внутреннее. В несколько схожей ситуации нашего современного мира, когда вызов индустриализма перемещается из сферы техники в сферу морали, исход еще неизвестен, поскольку наша реакция на новую ситуацию еще неокончательна.
Тем не менее мы достигли конечного пункта в аргументации настоящей главы. Мы заключаем, что данный ряд успешных ответов на последовательные вызовы следует интерпретировать как проявление роста, если действие стремится переместиться из поля внешнего окружения, физического или человеческого, внутрь растущей личности или цивилизации. Поскольку данный рост увеличивается и продолжает увеличиваться, личности или цивилизации приходится все меньше и меньше считаться с вызовами, бросаемыми внешними силами и требующими ответов на внешнем поле сражения, и все больше и больше считаться с вызовами, которые она бросает самой себе на внутренней арене. Рост означает, что растущая личность или цивилизация стремится стать своим собственным окружением, бросать вызов самой себе и стать собственным полем действия. Другими словами, критерием роста является поступательное движение к самоопределению; и это движение к самоопределению — прозаическая формула для описания того чуда, благодаря которому Жизнь вступает в свое Царство.
XI. Анализ роста
1. Общество и индивид
Если, как мы выяснили в ходе наших размышлений, самоопределение является критерием роста и если оно означает самовыражение, то мы проанализируем процесс, в ходе которого растущие цивилизации действительно растут, исследуя тот способ, каким они постепенно себя выражают. В общих чертах очевидно, что общество, находящееся в процессе цивилизации, выражает себя через индивидов, которые «принадлежат» к нему или которым оно само «принадлежит». Мы можем выразить отношение между обществом и индивидом при помощи одной из этих формул, безразлично какой, хотя они и противоречат друг другу. Эта двусмысленность, по-видимому, показывает, что обе формулы недостаточны и что перед тем, как приступить к новому нашему исследованию, нам придется рассмотреть, в каком отношении находятся общества и индивиды друг к другу.
Это, конечно же, один из главных вопросов социологии, и на него существует два основных ответа. Один заключается в том, что индивид — это реальность, способная существовать и быть познаваемой сама по себе, а общество — только совокупность атомарных индивидов. Другой ответ состоит в том, что реальность — это общество, являющееся совершенным и умопостигаемым целым, тогда как индивид — просто часть этого целого, которая не может ни существовать, ни быть понятой в любом другом положении или окружении. Мы обнаружим, что ни один из этих взглядов не выдерживает критики.
Классической иллюстрацией воображаемого атомарного индивида является гомеровское описание циклопов, процитированное Платоном с той же целью, с какой цитируем теперь его мы:
Нет между ними ни сходбищ народных, ни общих советов;
В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких
Вольно живут; над женой и детьми безотчетно там каждый
Властвует, зная себя одного, о других не заботясь
.
Знаменательно, что этот атомарный образ жизни приписывается не обычным человеческим существам, а фактически существам нечеловеческим, жившим подобно циклопам, ибо человек по сути своей — общественное животное, ввиду того что общественная жизнь является тем условием, которое необходимо для процесса эволюции человека из дочеловека и без которого эта эволюция не смогла бы, предположительно, принять законченную форму. А что же можно сказать относительно альтернативного ответа, который рассматривает человека всего лишь как часть социального целого?
«Есть сообщества, например сообщества пчел и муравьев, где хотя и не существует непрерывной вещественной целостности между членами, однако же все работают на целое, а не на самих себя, и каждый обречен на смерть, если отделится от остального общества.
Есть колонии, например колонии кораллов или гидроидных полипов, где множество животных, каждое из которых само по себе без колебания можно назвать индивидом, оказываются органически связанными до такой степени, что живое вещество одного является продолжением вещества остальных… Что же тогда такое индивид?
Гистология продолжает рассказ и показывает, что большинство животных, включая человека, — главный наш тип индивидуальности — образовано множеством единиц, так называемых клеток. Некоторые из них достаточно независимы, так что напрашивается мысль, не состоят ли они в таком же отношении ко всей массе, в каком индивиды колонии коралловых полипов, или, лучше, сифонофора, состоят к целой колонии. Этот вывод подтверждается, когда мы обнаруживаем, что существует огромное множество свободно живущих животных, простейших, включающих в себя все простейшие известные формы, которые, сохраняя отдельное, независимое существование, аналогичны в своих существенных частях единицам, образующим тело человека…
