Это, однако же, не было началом истории, ибо иудейский корень христианства коренился, в свою очередь, в Моисеевом законе, а эта допророческая фаза религии Израиля и Иудеи явилась результатом предшествующей светской катастрофы — разрушения «Нового царства» в Египте, в ряды внутреннего пролетариата которого, согласно их преданиям, были призваны израильтяне. Те же самые предания говорят о том, что египетскому эпизоду в истории израильского народа предшествовало шумерское введение, в ходе которого Авраам, получивший Откровение от единого истинного Бога, был вынужден оторваться от обреченного на гибель имперского города Ура в период распада шумерской цивилизации. Таким образом, первый шаг в духовном прогрессе, который достигнет своей высшей точки в христианстве, традиционно связывается с первым известным историкам примером падения универсального государства. В этой перспективе можно было бы рассматривать христианство как высшую точку духовного прогресса, который не просто пережил последовательные светские катастрофы, но черпал из них накопленное вдохновение.
На основе сказанного складывается впечатление, что история религии кажется единой и поступательной в противоположность множественности и повторяемости истории цивилизаций. Эта противоположность обнаруживается как во временном, так и в пространственном измерениях. Ведь христианство и три другие высшие религии, сохранившиеся до XX столетия христианской эры, имеют между собой более близкое родство, чем современные им цивилизации. Это родство было особенно близким между христианством и махаяной, которая разделяет то же самое воззрение на Бога как на приносящего Себя в жертву Спасителя. Что касается ислама и индуизма, то они тоже отражают проникновение в природу Бога, вложившего в них особый смысл и возложившего на них особую миссию. Ислам вновь заявил о единстве Бога в противоположность кажущемуся ослаблению понимания этой важной истины в христианстве, а индуизм вновь заявил о личности Бога как об объекте человеческого поклонения в противоположность явному отрицанию личности в первоначальной буддийской системе философии. Четыре высшие религии явились четырьмя вариациями на одну тему.
Однако если это так, то почему, по крайней мере, в религиях иудаистического происхождения — христианстве и исламе — человеческое представление о единстве Откровения ограничивалось до сих пор немногими редкими личностями, тогда как обычный взгляд был прямо противоположен? С официальной точки зрения каждой из иудаистических высших религий, тот свет, который сияет через ее личное окно, есть единственный полный свет, а все сестринские религии пребывают в сумерках, если не в полной тьме. Та же точка зрения отстаивается каждой сектой, отделившейся от каждой из религий, в противоположность точке зрения других сестринских сект. Этот отказ различных вероисповеданий признать то, что они имеют между собой общее, и согласиться с требованиями друг друга дает агностикам повод для богохульства.
Когда мы задаемся вопросом, а не будет ли это плачевное положение дел продолжаться бесконечно, то мы должны напомнить себе, что в данном контексте означает слово «бесконечность». Мы должны вспомнить о том, что до тех пор, пока род человеческий использует вновь открытые техники уничтожения животной жизни на этой планете, человеческая история все еще находится на стадии младенчества и, вероятно, будет находиться на ней бесчисленные тысячелетия. В свете этой перспективы идея о бесконечной длительности нынешнего состояния религиозного местничества становится абсурдной. Либо различные церкви и религии, подобно килкеннским котам, будут грызться друг с другом до смерти, пока не останется ни одной из них, либо объединившийся человеческий род обретет спасение в религиозном единстве. Теперь давайте посмотрим (если мы можем, хотя бы и ориентировочно, заглянуть вперед), какова могла бы быть природа этого единства.
Низшие религии по своей природе являются локальными. Это религии племен или отдельных государств. Установление универсальных государств уничтожает raison d'être (смысл существования) этих религий и создает обширные области, на которых религии — высшие или иные — состязаются за сердца обращенных. Тем самым религия становится делом личного выбора. Мы уже неоднократно видели в нашем «Исследовании», какое множество религий состязалось за приз, выигранный в Римской империи христианством. Каков был бы результат нового взрыва одновременной миссионерской деятельности на одном поле — на этот раз во всемирном масштабе? История соответствующей деятельности в рамках Ахеменидской, Римской, Кушанской, Ханьской и Гуптской империй показала, что результатом могла стать одна из альтернатив. Либо одна религия оказывалась победившей, либо соперничающие религии примирялись друг с другом, чтобы жить бок о бок, как в древнекитайском и индском мирах. Два исхода не настолько различны, как может показаться на первый взгляд, поскольку победившая религия обычно достигает победы, переняв какие-то характерные черты своих соперниц. В пантеоне победившего христианства фигуры Кибелы и Исиды вновь заявили о себе в превращении Марии в Великую Мать Бога, а черты Митры и Sol Invictus различимы в образе воинствующего Христа. Подобным образом и в пантеоне победившего ислама изгнанный Воплощенный Бог был незаметно возвращен под видом обожествленного Али
[456], тогда как запрещенное идолопоклонство вновь о себе заявило в совершенном самим основателем ислама акте освящения фетишистского культа «черного камня» Каабы в Мекке. Тем не менее различие между двумя альтернативными исходами имеет важное значение, и дети вестернизированного мира XX столетия не могут быть безразличны относительно своего положения в будущем.
Какой исход наиболее вероятен? В прошлом преобладала нетерпимость, когда в одной области существовали высшие религии иудаистического происхождения. В то же время «жить и давать жить другим» было правилом, когда преобладал индский этос. Ответ в данном случае мог бы определяться природой противников, с которыми высшие религии столкнутся на своем пути.
Почему христианство, осознав и провозгласив иудейское прозрение, что Бог есть Любовь, вновь вернулось к несовместимой иудейской концепции Бога-Ревнителя? Этот возврат, в результате которого христианству был нанесен тяжелый духовный ущерб, явился ценой, заплаченной христианством за победу в смертельной борьбе с культом Цезаря. Восстановление мира в результате победы Церкви не уничтожило, но, наоборот, закрепило несовместимую ассоциацию Яхве с Христом. В час победы непримиримость христианских мучеников перешла в нетерпимость христианских преследователей. Эта начальная глава истории христианства явилась зловещим предзнаменованием для будущего вестернизированного мира XX столетия, поскольку культ Левиафана, которому раннехристианская Церковь нанесла поражение, казавшееся уже окончательным, вновь заявил о себе с грозным появлением тоталитарного типа государства, с дьявольской изобретательностью завербовавшего на свою службу современный западный гений организации и механизации в целях порабощения как душ, так и тел до такой степени, какая была недоступна для злонамеренных тиранов прошлого. Похоже, что в современном вестернизированном мире вновь должна начаться война между Богом и кесарем. И, похоже, что и в этом случае нравственно благородная, хотя и опасная в духовном плане роль воинствующей церкви вновь выпадет на долю христианства.
