Дом подвергается планомерному обыску. Замочные скважины, мало-мальски похожие на неё щели — ко всему примерялись ключи. Но с замками нам катастрофически не везет, и до конца лета мы про них забываем.
С осенью приходит ненастье. Оно быстро смывает яркие краски с деревьев, превращает разноцветные листья в сплошной грязно-коричневый ковер. В саду пахнет дождем и травяной гнилью. Гулять в постоянной промозглой мороси удовольствия не доставляет, и мы переносим игры в дом.
В комнатах сидеть скучно. И мы ищем приключений, бегая по всему замку, благо отец смотрит на такие забавы сквозь пальцы. Особенно мы любим кухню. И раз за разом бежим туда, приводя кухарку в ярость. Но что поделать — мясной пирог, спрятанный в буфете, выглядит так аппетитно!
Прятаться тоже весело. Мы ищем убежища, и натыкаемся на заваленную старыми вещами комнату в дальнем крыле замка. Она становится нашим секретом, таким же, как берлога в жасминовых кустах.
Хлам кажется настоящим кладом, и немало времени мы проводим, разбирая "сокровища". А потом за серым от пыли занавесом натыкаемся на запертую дверь, и тут же примеряем наши ключи. Они слишком малы для замка, и надежда рассеивается.
Следующую неделю мы направляем усилия на открытие двери. Заливаем петли маслом, скважину насколько возможно очищаем от пыли и тоже смазываем.
Постепенно в комнате побывали все ключи замка, до которых мы добираемся. Они не подходят. Кэм предлагает стащить тяжелую связку у экономки, но это слишком опасно.
Всю осень мы проводим в тайной комнате, сочиняем невероятные истории о найденных там вещах, а заодно придумываем и прошлое нашим ключам.
Они… странные. Серебряные, с головками замысловатой формы. Мой — длиной с указательный палец и поперечной выемкой над простой бородкой.
У Кэма — маленький и изящный. Он и в кольцо-то помещается с трудом, хотя печатка поражает размером. И стержня почти нет.
— Может, это и не ключ вовсе?
— А что?
— Ну…украшение какое-нибудь. Или просто безделушка красивая.
— Безделушку бы так не прятали, — Брат обескуражен моими рассуждениями. — Наверное, он от шкатулки.
— Матушка свои не запирает.
— А может, в ней сокровище! Алмаз огромный, или важные документы!
— Документы?
Я не могу представить, что есть бумаги, которые хранят в запертых шкатулках. Но не спорю.
Вместо этого беру оба ключа и отхожу к канделябру — окон в комнате нет.
Зато нет и сквозняков, гуляющих вдоль пола. Правда, сидеть на голых камнях тоже холодно, но мы расстилаем древний выцветший гобелен. Приносим старые подушки с кресел. И шерстяную шаль. В получившемся уютном гнезде Кэм устраивает битвы между своими деревянными солдатами, а я выкладываю узоры из мелких вещичек: цветных шнурков, красивых камешков, обрывков цепочек… В этот раз добавляю перстень, медальон и ключи. Они никак не складываются в орнамент, я кручу их и так, и эдак, пока…
— Кэм!
Он меняет в канделябре сгоревшую свечу. Вздрагивает, роняет огарок и обжигается.
— Чего орешь?
— Смотри!
Маленький ключик лег поперек большого и плотно вошел в выемку, превратившись в бородку.
— Ого! — брат присвистнул, глядя на необычный ключ.
Интерес к запертой двери воскресает.
Она тяжелая. Общими усилиями с трудом сдвигаем её с места. И долго стоим, не смея сделать шаг в тихую темноту.
Первым решается Кэм:
— Мы только заглянем! Даже дверь оставим открытой.
Он тут приносит канделябр:
— Вот, каждому по свече. И пара про запас.
— Ты же сказал, не пойдем далеко!
— Конечно! Это на всякий случай. Ну, идем?
Отсюда, из уютно освещенной комнаты коридор кажется ужасным, а эхо, шепча окончания наших слов, нагоняет еще больше жути. Я замираю на пороге, но Кэм властно подталкивает в спину и выходит следом.
— Дверь не закрывай!
— Трусиха! — брат храбрится изо всех сил.
Шаги гулким эхом отражаются от каменных стен, и убегают в темноту, словно глашатаи, оповещая о нашем появлении. Пахнет сыростью. Я нерешительно оглядываюсь на открытую дверь. Брат усмехается, и я, сжав зубы, шагаю вперед. Пусть он и сам боится до дрожи в коленках, моего страха не увидит!
Но Кэм обгоняет меня и идет, высоко подняв свечу. И первый замечает факел, торчащий из железного кольца в стене.
Сухое просмоленное дерево занимается мгновенно. Пламя трепещет, пугая темноту. Идти становится веселее, тихое потрескивание огня развеивает страх.
Идем долго. Усталость заставляет меня придумывать достойные пути отступления. Но брат останавливается сам:
— Ничего не замечаешь? Тут уклон!
Я пугаюсь. И так стены давят, мешают вздохнуть полной грудью. Куда уж глубже? Но Кэм наотрез отказывается возвращаться:
— Тебе не интересно? Ну, и иди назад. А я — дальше. Вон, бери факел, — в стене вкручен очередной держатель.
Уходить в одиночестве страшно. И покорно плетусь следом. На мое счастье вскоре пол выравнивается, а потом и вовсе идет вверх. Кэм разочарован, а я смеюсь. Не хочу под землю! Вместе со мной пляшет и пламя факела. Брат оглядывается:
— Тут приток воздуха. Кажется, пришли!
Но впереди нас ждет тупик — дверь, обитая железом. Мы долго возимся с ключом, тщетно стараясь открыть замок. А брат наотрез отказывается возвращаться, не узнав, что же там, за дверью.
В отчаянии я готовлюсь прибегнуть к последнему, безотказному способу — разреветься. Но не успеваю — Кэм сует мне в руки факел, разъединяет ключи и, перевернув меньший, снова вставляет его в стержень.
Я ахаю. Так просто!
Тихий скрип подтверждает, что все сделано правильно. Навалившись на дверь, мы, преодолеваем сопротивление ржавых петель.
Голые ветки колючих кустов, мокрые от дождя. Коридор провел нас под деревней и рекой, и вывел на опушку леса. Кэм разочарованно оглядывается и закрывает дверь.
— Пойдем. Нас, наверно, уже потеряли.
Теперь узкий туннель не кажется страшным. Он — часть дома и наша тайна. Конечно, найти спрятанную и утерянную сокровищницу куда интереснее, но… я уверена, об этом туннеле не знает даже отец! И, прежде чем закрыть заветную дверь и разъединить ключи, мы клянемся молчать. И не пользоваться коридором, пока не придет настоящая нужда.
