А потом было еще одно пробуждение, когда она почувствовала странный прилив сил. И она рискнула.
Выбрала самую ближнюю к краю островка березовую ветку. Долго испытывала ее, сгибая и разгибая. Не сломалась. Привязала прочным узлом один конец веревки. Второй обвязала вокруг себя. Взяла в руки толстый сук, который ломала несколько часов все от того же дерева. Оно было здесь единственным. И пошла.
Стоя на кромке твердой земли в том самом месте, на которое выползла несколько дней назад, она опускала в грязную, густую от тины воду березовый сук. Она пыталась нащупать тропу. Не выходило. Остров был окружен трясиной. Тропа, конечно же, была. По ней они шли с Машей, пока не оступились. Но она обрывалась. До нее надо было добраться, совершив невероятный по ловкости и силе прыжок. Она не сможет. Ни за что не сможет.
И все же она рискнула. Она прыгнула. Насколько хватило сил в ее дрожащих от слабости ногах. Сначала швырнула плашмя на болотную воду березовый сук, а потом прыгнула.
Ей только показалось, что она далеко прыгнула. Только показалось. На самом деле, расстояние между ней и островом оказалось меньше метра. И конечно, она не нащупала никакой тропы под ногами. Там не было ничего, под ногами. Там была вязкая бездна, которая тут же потянула ее вниз. Все ее сэкономленные силы иссякли мгновенно. И она не стала рисковать. Она ухватилась за веревку и потянула. И вернулась на остров, снова превратившись в грязное чудовище. Отключилась прямо там, на самом краю. И проспала до самого вечера. А вечером вымылась кое-как отстоявшейся у берега мутной водой. Отползла к березе и снова уснула.
Больше попыток спастись самостоятельно она не предпринимала. Лежала, не двигаясь, большую часть светлого времени суток. Передвигалась лишь в те моменты, когда особенно остро хотелось пить и есть. Пила воду, жевала коренья.
Очнувшись сегодня, на седьмой или восьмой день своего заточения на крохотном островке, она странно не почувствовала голода. Пить. Пить хотелось. Язык во рту казался высушенным сухарем, карябающим нёбо и десны. Надо было напиться. И надо было встать. Заставить себя встать и пройти ногами, а не ползти на животе, как она делала в последние дни.
Она попыталась встать. Не вышло. Попыталась сесть, но тело валилось набок. Все кружилось перед глазами. Березовые ветки, яркое голубое небо, горячий глаз солнца, беспощадно высушивающий траву на островке. Скоро ее совсем не останется. Она съест все коренья и умрет. И никто на свете не узнает, что она пережила свою подругу на неделю. На целых семь дней. Потому что не сдавалась, потому что боролась. Она всегда так жила: не сдавалась, боролась. Но сейчас все, сейчас она проиграла схватку со смертью. У нее нет сил. Она не выживет. И Светка никогда не узнает, что ее мать прожила еще несколько дней после того, как они все ее мысленно похоронили.
Незаметно подкралась жалость к самой себе. Эта подлая жалость всегда была в ее душе под запретом. Она не позволяла себе такой роскоши. А тут накатило. Да со слезами! Просто море слез! За всю жизнь наплакалась, жалея себя, бедную глупышку Светку, выбравшую себе в мужья такого красавца. Теперь без материнской поддержки сгинет их семейная жизнь. Не сможет Светка управлять таким мужиком, как Артур. И он долго не выдержит ее нытья, сбежит. И останется ее дочка круглой сироткой. Без матери и без мужа.
– Господи! Господи, прости меня! – принялась она исступленно шептать, возводя глаза в потемневшее ночное небо. – Прости рабу твою грешную Екатерину! Прости, что не верила в Тебя! Что не чтила! И постов не соблюдала. И за сомнения мои прости меня, Господи! Не дай мне помереть здесь, Господи! Не позволь подохнуть, как последняя скотина. И…
Она замерла. Ей показалось, что она слышит что-то. Ответ небес?! Да ладно, бросьте! Не могла ее неумелая молитва так быстро достичь ушей Господа. Это точно глюки. Она сходит с ума. Нет, но она совершенно точно слышит голоса. Много голосов.
Архангелы?! Ждут ее у врат Господа?! Она все же помирает?!
Она с силой зажмурила глаза и часто задышала, пытаясь вдыхать очень глубоко. Так глубоко, чтобы тело отозвалось хоть какой-то болью. Не болело. Ничего не болело. Нигде даже не кольнуло. Просто, как в молодости! Точно – конец. И голоса все слышнее.
Так! Стоп! Она пошевелилась, навострив слух.
А с какой это стати голоса, которые она сочла святыми, матерятся? И, матерясь, отдают странные команды.
– Отсекай! – это она точно слышала.
– Перехватывай. Перехватывай! – проорал несколько раз уже другой голос.
– Стас, гони на меня! Гони его на меня. Стас!
Прозвучало так отчетливо, будто кто-то стоял с ней рядом и орал ей на ухо. Ну и помилуйте, спасите, сохраните! Она не помнит ни одного Архангела с таким именем. Стас! А вот то, что в группе людей, замышлявших недоброе неделю назад, присутствовал человек с таким именем, она помнит точно. Не свихнулась еще окончательно на воде и одних кореньях.
Она распахнула глаза. Темнота. Надо же, как быстро стемнело. Или она молилась слишком долго. Или тучи закрыли небо. Гроза собиралась уже который день, но лишь пугала темнотой небес да оглушительным громом.
Собрав все силы, какие остались, она с трудом села. Привалилась к шершавому стволу березы. Отдышалась, снова не почувствовав никакого колотья под ребрами. На счет: раз-два-три выглянула из-за дерева.
Совершенно точно в чаще леса, обрывающейся болотом, что-то происходило. Свет. Сполохи света со всех сторон. Скорее всего, это был свет фонарей. Как в прошлый раз. Неделю назад. Только тогда свет прыгал не так судорожно. Сейчас лучи его будто взбесились, сходясь в одной определенной точке чуть севернее той тропы, на которую они с Машей вышли, когда заблудились.
Четыре луча она насчитала. Дикая световая дуэль четырех лучей. Трое преследователей. Одна жертва. Они гнали человека на тропу. Это совершенно точно. Жертва помчится к болоту, ничего не подозревая. И в какой-то момент тропа просто выскользнет у нее из-под ног. Она закончится. И человек, которого загоняют, словно животное, провалится в трясину и утонет.
Она не должна! Она не может этого позволить! Она обязана его спасти. Это и ее шанс на спасение тоже.
– Прости меня, Господи, за эгоизм, – тут же, спохватившись, зашептала она. – Просто не ведаю, что творю. Что говорю. Но двое, не одна, так ведь, Господи?
Она повалилась кулем на бок на землю. Перевернулась на живот и поползла. К тому месту, где болталась на прочной ветке веревка, которую она сплела из своей кофты и штанов. Могла бы и на четвереньках передвигаться, но не рискнула. Могла попасть в свет одного из фонарей. И тогда ей точно конец.
– Стас, сворачивай, сюда, сюда, Стас!
Пронзительный высокий крик раздался почти рядом. Не с того места, откуда они пришли с Машей. Это было левее. Оттуда к ней пришло неожиданное спасение. Вспомнила она о тонкой леске, вытянувшей ее из трясины. Есть еще одна тропа? Надо же. А она, дура, в суматошном страхе совсем все перепутала. Если там еще одна тропа, и она много ближе к островку, то у нее есть шанс. Завтра, все завтра, с наступлением дня. А сейчас надо попытаться спасти того несчастного, которому уготовлена жуткая участь.
