– А со мной и случилось, – проговорил он негромко, нежно поглаживая ее по волосам.
– Что-то страшное, – закончила она предложение, отстранилась, подняла на него удивленный взгляд. – Случилось что-то страшное?
– А со мной, Ладушка, и случилось страшное.
Ему вдруг стало так жалко себя, что губы предательски дрогнули, а глаза наполнились слезами. Совсем не по-мужски это было, конечно, но при ней он мог себе позволить быть слабым.
– Что случилось, Стасик?! Что?! – Лада скомкала в узел домашнее платье на груди. – Что?!
– Меня хотели убить. Пытались убить. Меня столкнули с тропы в болото, – поправился он, прикрывая заслезившиеся глаза ладонью. – Это было ужасно! Если бы не эта женщина… Меня бы уже не было в живых! Это просто… Просто чудо, что она оказалась там, среди болота!
– Погоди, погоди, – замотала она головой и дважды щелкнула его не больно по щекам. – Какая, на хрен, женщина?! Ты что… Изменил мне?!
– О господи, Лада! Ты-то хоть не будь дурой! – застонал он, осел на пол по стенке и захныкал. – Этой женщине под семьдесят.
– А-а-а, это в корне меняет дело. – Она тут же уселась рядом с ним, взяла его руку в свою, переплела пальцы. – Ну, давай, рассказывай.
– Что?
– Все. Все с самого начала.
– С какого начала? – Он покосился на нее с опасением. – С того начала, которое случилось десять лет назад? И которое прочными кандалами сковало нас троих?
– Тебя, Виктора и Серегу? – спросила Лада и тут же с кивком ответила сама себе: – Так я и думала.
– Что думала?
– Что вас связывает какая-то грязная тайна. Ну? Что случилось десять лет назад?
– Десять лет назад случилась игра. Вернее, одна из них. Нас тогда было четверо. Был еще один приятель. Он все и организовывал. Ему нравилось это. Бегать по лесу, загонять жертву в ловушку.
А потом…
– Что потом? – Лада отшатнулась. – Вы потом их убивали?!
Стас промолчал, опустив голову.
– Стас! Стас, скажи, что это неправда! – заверещала она высоким пронзительным голосом, от которого у него тут же сделалось больно в висках. – Скажи, что ты никого…
– Я никого не убивал, Лада, что ты! – воскликнул он с облегчением. – Я даже никогда не смотрел на это. Но… Но я все равно соучастник, малыш.
– Нет! Нет, ты не соучастник. Ты свидетель! Ты… Ты не виноват. – Она бросилась ему на шею и разрыдалась в голос. – Господи! Грех-то… Грех-то какой! Эти люди… Эти люди, которых они… Кто они? У них же были семьи, дети.
– Нет. – Стас прижимал ее к себе крепко, чтобы она не вырвалась, не убежала. – Подбором занимался наш приятель. Тот, четвертый. Он находил бомжей, у которых вообще никого не было. Самых пропащих, самых слабых. Ему интересно было наблюдать, как они из последних сил борются за свою жизнь. Я был против. С самого начала и до самого конца был против. Но после того как это случилось в самый первый раз, они меня уже больше от себя не отпускали. Избавиться не могли, потому что боялись, что я успел обзавестись компроматом.
– А ты обзавелся?
– А как же! – самодовольно фыркнул Стас. – Если бы не это, мои кости уже давно бы гнили на дне болота.
– Поэтому ты до сих пор с ними? Они знают, что ты знаешь. А ты знаешь, что они знают. И даже если ты не убивал тех несчастных, ты причастен, – выговорила Лада вслух то, что десять лет металось в его мозгу невысказанным.
– Причастен, – отозвался он эхом и тут же опротестовал слабым голосом: – Но я не убивал, малыш. Никого не убивал! Никогда!
– А что ты делал?
– Я… Я снимал… Я один раз снимал на видео, – признался он и, зажмурившись, закончил: – А потом блевал два часа.
– Сколько? Сколько их было? Скольких несчастных убили твои друзья?
Лада не замечала, что плачет, слезы заливали лицо и шею, стекали на грудь, намочили платье. Она никогда так сильно не плакала. Даже когда хоронила отца.
То, в чем каялся ее горячо любимый муж, было не просто страшным. Это было…
Это перечеркивало всю их со Стасом прежнюю жизнь, которую она считала счастливой и достаточно беззаботной. Это делило ее на «до» и «после». И каким будет это «после» она пока не знала. Но совершенно точно была уверена, что не оставит его. Не бросит.
– Правда?! Правда, милая?! – воскликнул Стас, когда она ему в этом призналась. – Ты не бросишь меня? И ты… Ты дождешься меня, если вдруг меня посадят?
– Ты с ума сошел! – ахнула Лада, поднимаясь. – Тебя не за что сажать. К тому же истории вашей десять лет. Преступления за давностью лет… Кажется, так это звучит на профессиональном языке. Нет нужды ворошить прошлое. Ты… Ты не сказал куда подевался четвертый?
– Он погиб.
– Погиб? Как?
– Его убил один из… Тот, кого они загоняли. Он оказался не просто бомжом. Бывшим легкоатлетом. С ним все оказалось гораздо сложнее, чем с остальными. Он отыскал старую заимку, пересидел в ней и нашел там нож. И этим ножом он убил нашего… друга.
– И что дальше? Что вы с ним сделали? С этим легкоатлетом?
– Ничего. Он живет себе и здравствует. На той же самой заимке. Только теперь она отстроена и принадлежит лесничеству.
– Этот человек там лесничий?
– Да. Он обосновался там. Женился. Но жена долго не протянула. Умерла. Он считал, что она поплатилась жизнью за его грех. За то, что он убил человека и похоронил его в болоте.
– То есть как, в болоте?! – ахнула Лада, ее взгляд сделался почти безумным. – Вы заставили его похоронить своего друга в болоте? Чтобы никаких следов? Чтобы повязать и его тоже?
– Да.
– О господи! О господи! Стас! – Она застонала и, пошатываясь, ушла из прихожей куда-то в комнаты.
Через минуту из их супружеской спальни раздалось ее глухое рыдание.
Он не пошел ее утешать. Не видел смысла. Не знал слов, способных ее утешить. Способных его оправдать. Просто сидел, уставившись в одну точку на противоположной стене и ни о чем, ни о чем не думал. У него было время все передумать, целых десять лет.
Рыдания стихли. Лада показалась в дверном проеме, переодевшись в джинсы и длинную тунику небесно-голубого цвета. Лицо было безучастным. Взгляд – отсутствующим.
– Я приняла решение, Стас.
– Да? И какое?
Он вдруг вспомнил, что еще сутки назад мечтал о горячей ванне в собственной квартире. О большом куске жареной говядины. И даже о странном травяном коктейле мечтал, пока мыкался по лесу. Ему хотелось этого всего и побольше.
Сейчас все его желания сузились до одного простого ее прощения. Чтобы Лада сказала, что она просто его прощает и будет с ним до конца.
– Мы не станем никому ничего рассказывать, милый. Никому. Ничего. И сами забудем.
